Индульгенции. Иван Солнцев
оказались дерьмовой фикцией, подделкой порывов совести, идиотской выходкой длиной в несколько лет. И мой мир оказался вовсе не миром, а так – уродливым детским рисунком почти засохшим фломастером. When the paper’s crumpled up it just can’t be perfect again. Все осталось в черновике. Листок смялся. И мира не стало.
Мне остается только осознавать, что моя справедливость, моя месть, моя определенность, мой мир – лишь пустышки. А реальность тычет мне в нос одним лишь твердым фактом.
Я потерял все, потому что считал, что это никуда не денется.
Я потерялся сам между секундами чистого счастья и секундами полнейшего забвения.
Я не знаю, чего хотел. Может, спрятаться там, между секундами, дождаться перемен и тогда-то зажить. Вымолить пощаду для себя. Но сейчас, когда я накрываю лицо руками, я жалею лишь о том, что скоро мне будет не хватать лишь этой, накрывающей меня темноты, ведь я точно знаю, что уже завтра буду…
ВАРИАНТЫ
Миша
…не в силах закрыть глаз или просто отвернуться. Это все дым, скользящий по приоткрытому стеклопакету. Дым, стремящийся все выше и исчезающий где-то в холодном ночном воздухе. На несколько секунд я забываю, что это дым моей собственной сигареты, но потом снова прикладываю к губам сухой фильтр «винстона» и затягиваюсь покрепче и вновь выпускаю дым на свободу.
Свобода просто улететь от земли и регламентов, пусть и беспомощно подчиняясь потокам воздуха – может, это и есть единственно возможная свобода? Может, остальное – условность?
А, может, дым и ни при чем. Может, это фигуры, описываемые зажженными окнами в домах вдалеке. Окнами, группами красных огней на крышах высоток, крошечными лампами далеких фонарей. С третьего этажа, благодаря почти пустому двору, изредка прикрытому обнаженными фигурами деревьев, здесь открывается удивительно обширный вид на эти дома вдалеке. И он почти идеально совпадает с видом на ближайшую линию городских домой из окна моего старого детского дома в рабочем поселке. Старого дощатого барака, точнее. Не знаю, как это возможно, ведь это было на другом конце города, а то и на другом конце известной вселенной.
С улицы веет легким морозом. Воздух снаружи – сухой и жесткий, и я бы хотел оказаться на улице, но простыть сейчас – не лучшая перспектива, ведь я только вышел из душа после приезда домой с вечерней встречи на Крестовском, а на улице – легкий мороз.
Она хотела, чтобы я остался на ночь, но я сослался на крайне важные встречи с утра. Хотя все мои дела обычно связаны с вечерами и ночами. Вообще, я не люблю ночевать с ней. Просыпаться утром и видеть ее – еще та мука. Несмотря на всю ее ухоженность, годы дают о себе знать.
Да и плевать. Затягиваюсь поглубже и жду, чтобы перезагрузить сознание, избавиться от мерзких навязчивых образов. Из подъезда внизу выходят соседка Лилия Федоровна и ее внук Мишенька – мой почетный тезка, которому по факту уже семнадцать годиков, а в голове – пять. Они гуляют днем или вечером – в зависимости от погоды и необходимости сходить в магазин