Далекое-далекое лето. Татьяна Янковская
Ирка говорит, что теть Люся – клуша, и что если бы Ирина не развелась, она бы с ней так не дружила. Тетя Люся очень озабочена добычей пропитания. Ведь и так все есть и все свежее – пахучее подсолнечное масло, персики с дерева, кабачки с огорода, молоко из-под коровы, яйца из-под курицы. И рыба свежая, а если надо – хозяин курицу для них зарежет. Один раз он в город уехал, и бабушка стала просить Ирину, чтоб та зарезала, а она – ни за что. «Ты же нейрохирург, людей режешь, а курицу не можешь?» – «Это не одно и то же». Тетя Люся часто ходит, а иногда и Ирину подбивает, то в одно, то в другое село по соседству – здесь яблоки купит дешевле, чем в Антиповке, там еще что-то. Возвращаясь, устало опускается на табурет, вздыхая: «Волка ноги кормят». А говорить не может без сю-сю: «Ребятки, ешьте щички со сметанкой, потом я вам яишенку сделаю. Хлебушек тепленький маслицем мажьте!» Ирка с Аликом незаметно ее передразнивали, Ирина же, когда замечала, сердилась на них. Гнев Ирины не тяжелый, дивное спокойствие не покидает ее, даже когда она чем-то недовольна. Наверное, поэтому она всегда добивается, чтобы ее не обсчитали в кассе, продали на вокзале дефицитный билет, не причесывали в парикмахерской непродезинфицированной расческой… Она вела себя так, как будто все вокруг работало без сбоев – и для нее все так и работало.
В первые же дни на пляже у Ирины появились три ухажера из Киева. Все трое наперебой старались рассмешить ее, играли с ней в карты, в шашки и в шахматы. Они были вежливы с бабушкой, шутили с Иркой, не замечали Алика, и по очереди строили для Коли замки из песка. Когда один из них, собравшись с игрушечным ведерком за водой, обнаружил в нем какашку – сообразительный Коля использовал его вместо горшка – он отнес ее к подножию глиняных скал подальше от пляжа, выбросил и сполоснул ведерко в море. Бабушка с Ириной, смеясь, благодарили его, а Алик смотрел с ненавистью: очки зарабатывает.
Двое друзей далеко заплывали с Ириной, третий, которого они звали Жоржем, плавал вдоль берега. Он был похож на ворона – черные волосы, черные очки, плавки, рубашка, нос по-вороньи заострен и смотрит вниз. Он почти не снимал темных очков. Когда же снимал, вместо маленьких черных стекол на лице появлялись большие черные глаза, почти такие же неподвижные, как стекла очков. Иногда Жорж монотонно, как будто собственные, читал стихи. «Бедны мы были, молоды, я понимаю. Питались жесткими, как щепка, пирожками. И если б я сказал тогда, что умираю, она до ада бы дошла, дошла до рая, чтоб душу друга вырвать жадными руками…» К нему это, очевидно, не относилось – он был не бедней других, пирожками жесткими не питался, хотя и был худой, как щепка. Алика злило – с какой стати кто-то должен доходить ради Жоржа до ада и до рая? Злило, что сам он не умел читать стихи. И не в стихах дело – его злило, что он не мог так откровенно смотреть на Ирину, как эти трое, и что они, понимая это, так обидно игнорировали его.
По вечерам Ирина уходила с троицей в кино. Вначале бабушка, глядя, как она собирается, говорила: «Надо всегда немного губ красить. Остальное необязательно». Потом