В воздухе вылавливая краболовов. Анастасия Домбровска
ведь все это вам рассказываю не потому, что желаю вас поразить. Я же не какой-то там «поражатель». Нет. У меня с моим чувством достоинства все еще пока в порядке. В тот день меня ошеломил Безымянный. Когда я закончила читать стих, кругом было тихо. Я думаю, что никому он не понравился. По невесте было видно, что от восторга она не скакала. Этого я и ожидала. Я и приторное счастье – вещи несовместимые, скажу я вам. Но послушайте, что дальше произошло. Из тишины вдруг выскочил Безымянный и сказал:
– Класс! Молодец, дочка!
Мне жиденько поаплодировали и сразу переключились на что-то другое, чтоб как можно быстрее стереть из памяти меня с моим стихом. Но то, что сказал Безымянный, поразило меня до глубины души. Я была такой наивной дурочкой, ей-богу. В ту же секунду, когда он мне это сказал, я ему все простила. Все, все, все. И даже подумала, что другого Безымянного мне бы не хотелось иметь. Но эта любовь продлилась недолго. Не прошло и часа, как мне пришлось взять все свои слова обратно и вновь все то, что ему за раз простила, вернуть себе. На этих всех свадьбах устраивают самый настоящий детский сад. Там они столько игр напридумывали, что детям и не снилось. И еще нужно было за это все удовольствие бороться и платить. Безымянный, как самый настоящий дурак, тоже решил «покрасоваться» и выиграл за невероятную сумму первый танец с невестой. Все он наши несчастные деньжата на это дело и отдал. Идиот, что тут можно еще сказать. А ночью, когда все себе тихонечко по домам на своих машинках разъехались, мы сидели, как три носорога на дороге, и ждали, когда Мохнатый Шмель развезет по домам своих «ночных попрыгуний» и приедет за нами. Обидно мне было, и сказала я Безымянному об этом. Спросила его, зачем он на этот танец все деньги отдал. Безымянный показал мне свой оскал и сказал, что я «коза недорезанная, чтоб что-то понимать», и влупил так, что я посреди ночи яркое солнце на небе увидела. Клянусь вам.
Не знаю, что именно случилось с Софией или Оксаной, но она часто названивала Безымянному и жаловалась на свою жизнь. Оказалось, что ее немецкий Иванушка-дурачок в каком-то селе живет, и покрасоваться ей своими достоинствами больше негде. А еще этот бедолага, чтоб эту «величественную» свадьбу на Украине устроить, продал свой драндулет, и теперь нашей красавице нужно было на автобусе ездить. Такое у нее разочарование от Германии и от супружеской жизни было, что сил у нее больше никаких не было. Говорила она, что жизнь ее вся коту под хвост. Я-то знаю, что Безымянному, жалуйся не жалуйся, ничего не изменится. Он такой. От него, как об стену горох. Ничего не принимает. Все отскакивает. Но она то ли этого не знала, то ли ей было все равно. Кто ее знает – молчите, а кто не знает – и слава богу.
И вот пришел тот великий момент, когда нас признали «достойными» людьми и мы смогли наконец отчалить. Переехали Анна и я жить в Вену. Вся наша поездка в «лучший мир» была еще тем приключением. Мы и на поезде ехали, и на автобусе. Черт-те что по дороге с нами происходило. Всего и не вспомнить. Но добрались мы до Вены, хотя не совсем и благополучно, но зато живые. А это уже чего-то да и стоит.
Работой Анны было смотреть за стариками. Работенка еще та, скажу я вам. Не одна из самых легких. Это, конечно, не крабов ловить, но все же. Жили мы у того же дедули, за которым она присматривала. Он мало что мог сам делать, вот и нужен ему был кто-то, кто смог бы все время быть возле него. А мне было тяжело до дуриков. Страна ведь чужая, как-никак. Свои права здесь