Как сломать себе жизнь. Кэт Марнелл
вязанные крючком покрывала.
– Здесь была вспышка педикулеза! – сообщила мне Эмили, но я едва слушала, изумленно таращась на две узенькие «ниточки» на месте ее прежних роскошных густых бровей в стиле Элизабет Тэйлор. – Но я не заразилась! Мы раз в неделю ходили в бассейн, но он ужасно грязный, Кейтлин, тебе бы не понравилось…
Соседки Эмили повскакивали с кроватей, чтобы поздороваться с нами.
– Приве-е-е-е-т! – промурлыкали они.
– Это мои соседки! – Сестра говорила с каким-то полуистерическим придыханием, как слабоумная чирлидерша. Мне было грустно. Эмили продолжала тараторить. Соседки по комнате так и остались стоять вокруг нее. Они были похожи на цепких приставучих обезьянок. Одна из них взяла сестру за руку; другая положила голову на плечо Эмили. Третья обвила ее рукой за талию. Все три обезьянки радостно улыбались мне. Распахнутые глаза, широкие улыбки. А брови-то где?
Когда нам было пора уходить, вид у Эмили сделался такой тревожный, что я чуть не расплакалась. И обняла сестру, чего не делала уже лет десять. Потом мы уехали.
Следующие несколько дней наша семья провела в дороге, пересекая пустыню на взятой в аренду машине. Я сидела на заднем сиденье рядом с Филом. И беспрестанно думала о сестре. Эмили была хулиганкой и задирой, но еще она была любящим, ласковым и полным жизни существом. Однажды она в течение месяца прятала от родителей котенка в полуподвальном этаже. Она была гениальной няней – в других семьях ее обожали. Когда братишка только начинал ходить, она брала его на руки и носила у себя на бедре. Она пекла на кухне печенье. Она делала все, чего не делала мама. Она научила меня брить ноги. Когда Эмили сражалась с отцом, она защищала и меня тоже. А теперь она только и могла выщипывать брови.
Была уже ночь, когда мы добрались до Вегаса. Я никогда не бывала там прежде. Прижав лоб к стеклу, я разглядывала Стрип.
– О чем думаешь, Кейт? – спросил папа. Но я не стала с ним говорить.
Когда мы вернулись домой, письма продолжали приходить.
«Завтра начинаю принимать золофт[23], который ты мне прислал, – писала Эмили папе. – Весь здешний персонал считает, что это странно, потому что мне и так хорошо».
«Меня очень беспокоит Кейтлин. – Так начиналось послание Эмили папе (передо мной лежит пачка ее писем, так что не удивляйтесь). – Кажется, она сильно расстроена! Написала, что любит меня, скучает и хочет, чтобы я вернулась!»
Это письмо датировано 9 сентября 1996 года – днем накануне моего четырнадцатилетия.
«Расстроена» – это верно сказано. Родители говорили, что с отъездом Эмили в Юту в семье водворится мир. Но последнего так и не случилось. Папин стресс усилился – а с ним и плохое настроение. Он беспрестанно орал, хотя ему уже никто не отвечал криком (мы с мамой и братом не отличались бунтарством – мы просто запирались у себя). Но сейчас, когда Эмили уехала, орал он преимущественно на меня.
– ЧЕРТ ПОБЕРИ, КЕЙТ! – взрывался папа, когда я вела себя «гипер» (слишком много болтала) за ужином.
Антидепрессант.