Город на холме. Рина Гонсалес Гальего
вдруг она мне откажет?
– Откажет, значит, откажет. Будешь жить дальше. Тебе что, девушки никогда не отказывали?
– Я никогда не имел возможности спросить. К тому времени, как должен был состояться мой первый ши-дух[31], я уже сбежал и жил у вас.
– А в армии?
– В армии я был занят.
– Да, тяжелый случай. Да не слушай ты меня, циничную старую ящерицу. Просто в наше время не часто бывает, чтобы привлекательный молодой мужчина так долго оставался чистым и неиспорченным. Скажи спасибо той среде, откуда ты вышел. Если девушка умна, она оценит тебя по достоинству. А дура тебе не нужна.
– Допустим, она согласится со мной встретиться. А дальше?
По лицу гверет Моргенталер я понял, что моя дремучесть начинает ее раздражать, но больше мне совета было спросить не у кого.
– Пригласи ее куда-нибудь в кафе. Или арендуй машину и вывези куда-нибудь в парк.
Она грациозно и легко встала из кресла, в которое забралась с ногами, вышла в гостиную и вернулась с конвертом.
– Ты мне это оставил четыре года назад. Ты сделал мне больно, но я не могу долго на тебя сердиться, я давно тебя простила. Ты, наверное, уже понял, что здесь не пансион и я не сдаю комнаты постояльцам. Ты мне вместо сына, и пока я здесь живу, здесь твой дом. Вот тебе деньги, расслабься, отдохни, в кои-то веки потрать на себя и не вздумай чувствовать себя виноватым. Доставь мне такую радость, пожалуйста.
Да, с чувством вины она попала в самую точку. Насколько мне нравилось тратить деньги на мать, младших и наш дом, настолько тяжело мне давались покупки лично себе. Единственная дорогая вещь, которая мне принадлежала, был CD-плеер. Это был подарок гверет Моргенталер, сам бы я такого не купил себе никогда. Диски для прослушивания я брал у нее же, что во многом определило мои музыкальные вкусы. Я обожал израильскую эстраду шестидесятых и семидесятых, а ребята на стройке недоумевали, как можно слушать это замшелое старье. То, что для них было замшелым старьем, для меня было песнями родной страны, о существовании которой я лишь недавно узнал. Я чувствовал себя уроженцем восточноевропейского гетто, который наконец вернулся из галута[32] домой. Держа в ладонях конверт с деньгами, я внезапно осознал, что у меня нет приличной обуви. Дома и летом я носил сандалии, в холодную погоду на улицу надевал те самые ботинки, в которых демобилизовался. Еще имелись ботинки для работы – устрашающего вида тяжеленное нечто, облицованное сверху сталью, чтобы защитить ноги от травм. Ни в том, ни в другом, ни в третьем на свидание с девушкой было идти нельзя. Я поднял глаза от конверта на гверет Морген-талер и медленно проговорил, с трудом выталкивая каждое слово:
– Если вы в самом деле не считаете, что это аморально, я куплю себе кроссовки.
Мы с Малкой встретились на исходе субботы в ливанском ресторанчике в Христианском квартале. За мезе[33] она рассказала мне, что приехала в страну из России во время большой алии[34] конца 1980-х. По возрасту и незнанию иврита не попала под военный призыв. Приехала
Сватовство, знакомство с изначально серьезным намерением создать еврейскую семью.
Изгнание (
В Восточном Средиземноморье – набор закусок или маленьких блюд, часто подаваемых с алкогольными напитками, такими как арак, узо, ракы, ракия или различные вина.
Алия девяностых, большая алия, русская алия – массовая репатриация евреев в Израиль из СССР и стран СНГ, которая началась в 1989 году с приходом к власти Горбачева, когда были облегчены правила эмиграции из СССР.