Город на холме. Рина Гонсалес Гальего
они, и поэтому устроился разнорабочим на какой-то склад. Вот тут-то я и узнал, что такое легендарная еврейская мама и почем фунт изюма. Гверет Моргенталер не взяла у меня денег и сказала, что, если я хочу увидеть в жизни что-нибудь получше этого самого склада, я должен учиться, сдавать экзамены по программе средней школы и не думать о заработке. В ту ночь я почти не спал. Я радовался, что кто-то наконец заинтересовался, что будет со мной, отдельным человеком по имени Шрага (бен Эстер-Либа) Стамблер, а не только тем, какое впечатление я произвожу на учеников отца, приятельниц мамы и сватов братьев. Я злился на гверет Моргенталер за то, что она не заметила моего первого в жизни достижения. Я приходил в ужас при мысли, что буду нахлебником у пожилой женщины и она никогда не сможет меня уважать. За несколько часов я пережил всё, что подросток в нормальной семье переживает за несколько лет. Наутро я пошел к начальнику склада и заявил, что готов сторожить склад ночью, за меньшую плату. На том мы и порешили. Ночи я проводил на складе, обложившись книгами, дни – в библиотеке. Отсыпался в Шаббат. И складывал заработанные деньги в конвертик.
На призывной пункт я явился уже короткостриженым, в джинсах и свитере сына гверет Моргенталер, с новым рюкзаком и документами об израильском гражданстве и среднем образовании. Конверт с деньгами я оставил ей на старинном зеркале, похожем на шкафчик с дверцами.
Первое время было очень трудно. Я отвечал невпопад, не понимал, чего от меня хотят, не знал множества вещей, с детства известных моим сверстникам из светских семей. Мне все время казалось, что надо мной подшучивают, я моментально заводился, дисциплинарные взыскания сыпались на меня без остановки. Постепенно до людей дошло, что Нетурей карта[8] – это диагноз, а над больными людьми не смеются. Потом я оказался в Газе, и там уже никто ни с кем не ссорился. Мы не могли позволить себе страдать такой фигней; за каждым углом нас подстерегала смерть, а последним, что каждый рисковал увидеть, были лица врагов.
Через год после призыва я впервые поехал в отпуск. Без звонка, без предупреждения явился к гверет Моргенталер. Сейчас я понимаю, что это было по меньшей мере невежливо, а тогда проверял – есть ли хоть один дом на свете, куда я всегда могу прийти. Я везучий человек. У меня есть такой дом. Дом, где выслушают, поймут и не осудят, что бы я ни натворил. Дом, где всегда положат на тарелку еды и дадут чаю просто так, не требуя отчетов, ни о чем не спрашивая. Если бы у меня была такая мать, я бы от нее не уехал.
Мы засиделись на кухне за разговорами, и я рассказал ей то, о чем до сих пор молчал. О том, что Моше-Довид всю жизнь болеет, не вылезает из ангин и бронхитов. О том, что если я сейчас появлюсь в нашем благословенном квартале и на глазах у всех обниму брата, то его жизнь превратится в ад. Гверет Моргенталер сидела, прикрыв глаза и обхватив пальцами обеих рук большую чашку с красно-золотыми цветами.
– Так в какой школе учится твой брат?
– Кехилас Толдот Аарон.
– Это где?
– Рамбам,
Иудейская ультраортодоксальная экстремистская религиозная община, резко выступающая не только против сионизма (как и некоторые другие ультраортодоксальные течения), но и против существования Государства Израиль.