Звезды в твоих глазах. Дженн Беннет
настраивала телескоп. Он побывал в ремонте. Недавно. Его недавно отремонтировали. Вот я его и проверяла.
Эй, а ведь теперь он на меня смотрит. И по его лицу разливается что-то сродни ужасу. Или потрясению. Может, он считает меня идиоткой. Ну почему я не могу читать его мысли? И почему он ничего не говорит?
– И почти даже ничего не видела, – настойчиво гну свое я.
Он медленно кивает.
– Точнее, не почти, а совсем ничего, – поправляюсь я, – всего лишь проверяла телескоп.
– Ты это уже говорила, – отвечает он, кося на меня прищуренными глазами.
– Прости, я хотела сказать, что мне не за что просить прощения, я ничего такого не сделала.
– Конечно же не сделала.
– Это вышло случайно.
– Я так и понял.
Мой взгляд перекидывается на его руки. На нем футболка с коротким рукавом, поэтому теперь я пялюсь на мышцы.
Отведи глаза! Отведи, тебе говорят! Слишком поздно. Он меня поймал. В который раз.
ЧТО ЭТО СО МНОЙ?
– В общем, – говорит он, кладя на стол стопку конвертов, будто между нами не случилось ничего плохого, – мне велели зайти и отдать вашу почту. Ее утром принесли в наш магазин.
О господи.
Мне с огромным трудом удается сдержать мучительный стон, клекочущий в глотке. Ну зачем, зачем я только открыла рот?
– Э-э-э… спасибо.
Я пододвигаю к себе одним пальцем письма и пытаюсь собрать остатки гордости.
– Они, похоже, запечатаны, и я надеюсь, что на этот раз, ребята, вы не вскрыли их по ошибке.
Он подергивает себя за ухо. На свету сверкает несколько облупившийся черный лак его ногтя.
– Она правда не собиралась открывать тот конверт. Я тогда тоже там был.
Вот тебе и кусочек дерьма в качестве вишенки на торте. Он все знает. Да и как иначе. Мне что, такая возможность даже в голову не пришла? Я что, ее не обдумывала? Но это никоим образом не останавливает нахлынувшую на меня волну смущения. Я аккуратно складываю письма, избегая смотреть в его осуждающие глаза.
– Слушай, – говорит он неожиданно мягким голосом.
Я поднимаю глаза и вижу на его лице странное выражение. Не могу сказать, жалость это, нежность или же нечто совсем другое. Однако меня охватывает ощущение, что ему известно нечто такое, чего не знаю я, от чего мой пульс, движимый паникой, бьется еще быстрее.
Дверь клиники распахивается, и внутрь влетает отец:
– Я забыл…
В этот момент он видит Леннона и в нерешительности останавливается. Его брови сходятся в темную точку на переносице.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Леннон поднимает руки, будто сдаваясь, но в его лице явственно читается неприкрытый вызов.
– Просто принес почту, любезный.
– Я тебе не любезный, – произносит отец звенящим от досады голосом.
– Возблагодарим Господа за его мелкие благодеяния.
– Ты бы вел себя уважительнее.
– Хорошо, буду, но только после вас, – язвительно отвечает Леннон и добавляет: – Сэр.
Однако,