Звезды в твоих глазах. Дженн Беннет
господи.
Леннон в дверном проеме поворачивается, несколько долгих секунд пристально смотрит на отца и качает головой:
– Встреча с вами, мистер Эверхарт, для меня всегда истинное удовольствие. Вы образец обходительности и благородства. Прямо сокровище.
Теперь отец смертельно бледнеет, и на секунду меня охватывает страх, что он ударит Леннона. Но что еще хуже, я боюсь, как бы Леннон не рассказал об альбоме с фотографиями с Багамских островов.
Но парень смотрит на маму, переводит взгляд на меня и, не сказав ни слова, уходит. Дверь за ним закрывается, я смотрю как его темный силуэт движется по тротуару и исчезает.
– Дэн, – повторяет мама, теперь с тихой отрешенностью.
Признавая свое поражение.
Приемную заполняет тишина. Отец укрощает гнев, и вся его буйная энергия без малейшего труда растворяется в косых лучах солнечного света, льющегося в окна. Он поворачивается ко мне и говорит:
– Зачем он приходил? Я думал, вы с ним больше не общаетесь.
Я помахиваю конвертами, которые принес Леннон:
– Так оно и есть. Он сказал правду.
Он хотя бы понимает, как меня унижает случившееся? С какими бы проблемами в отношениях мы с Ленноном ни столкнулись, они больше никого не касаются, и от отцовских скандалов меня попросту тошнит. Тошнит от всего: от его злости на Макензи, от того, как он поступил с мамой. Если бы он только знал, что я прячу в столе в своей комнате…
Может, показать ему втихую альбом со снимками и посмотреть, что он на это скажет?
Открестится от всего? Или все же признается?
Не думаю, что у меня хватит духу это выяснять.
Отец смотрит на меня, вроде бы безразлично, хотя я точно могу сказать, что в голове у него крутятся шестеренки. Может, он каким-то образом догадывается, о чем я думаю? Я расслабляюсь, чтобы, подобно ему, тоже придать чертам лица выражение безразличия. Через мгновение он с негромким сопением позвякивает в руке ключами от машины.
– Зори, я хочу тебя попросить: если этот юноша еще раз к тебе пристанет, скажи, пожалуйста, мне. И незамедлительно.
Он конечно же может ждать от меня чего угодно, но не думаю, что в ближайшем обозримом будущем я смогу ему что-нибудь доверить.
Может, даже не смогу никогда.
Больше мы с отцом не сказали друг другу ничего. Он извинился перед мамой, что устроил на работе сцену, затем забежал на секунду в свой кабинет и опять выскочил за дверь. Словно ничего такого не произошло. Потом, так и не вернувшись через пару часов, позвонил и сказал садиться обедать без него. Сослался на то, что играет в ракетбол с пациентом. Только вот я совсем не уверена, что в настоящий момент он занят именно этим.
Возможно, я вообще больше не буду ему верить, что бы он ни говорил.
Мама закрыла клинику на обед, мы отправились в ее любимый вегетарианский ресторан, поклевали немного мексиканских пирожков тако с овощами прямо с фермы и мимо торговых заведений на Мишн-стрит пошли обратно домой.
Если не считать еды и кофе, в этой пешеходной зоне, обсаженной сикоморами, больше нет ничего, в чем действительно нуждается человек, зато есть