Струги на Неве. Город и его великие люди. Виктор Кокосов
у обоих макушки поредели – всякого в жизни повидать довелось. А теперь – на тебе: шведа побить велено.
День стоял тёплый. Видимая часть зеркала великого озера блестела в солнечных лучах, делая почти невидимыми у грани горизонта два струга – словно две огромные птицы стерегли покой пирующих с воды. Свежий ветерок отгонял комаров. Не сговариваясь, стольники решили пировать без церемоний, запросто.
Отдав слугам бархатные мурмолки[15], скинув налатники, кирасы, (наручи и бутурлыки пока не носили – чай не в бой идти)[16], прочую одёжу, остались в нательных льняных рубахах. Крикнули слуг – и те споро стянули с их ног яловые сапоги. Приятно защекотал голые ступни мелкий и тёплый прибрежный песок. Воеводы омыли руки в услужливо поднесённых тазиках, вытерли словно по волшебству появившимися домоткаными полотенцами. Перед наскоро сколоченным деревянным столом уже стояли раскладные кресла. Разговор за обедом должен был вестись без лишних ушей.
Слуги быстро устелили столешницу белыми скатёрками, расставили судки – сначала солонку, вслед за ней – перечницу, потом уксусницу, горчичник, хреноватик. Перед пирующими торжественно водрузили большие – серебряные с позолотой – кубки. За неимением места рядом поместили и питейный поставец. Стольники торжественно, словно в царской палате, поднялись. Потёмкин, как хозяин, с чувством прочёл молитву. Окружающие молча внимали и совершали в положенные моменты крёстные знамения.
Выждав по завершении молитвы некоторое время и поклонившись господам, верный потёмкинский Аким махнул рукой – воеводам поднесли на большом подносе и с поклонами показали двух зажаренных лебедей.
– Твой ключник что, решил нам царский пир закатить? – милостиво кивнул в сторону исполненного достоинства от важности момента Акима Пушкин.
– О! Енто ревнитель чести дома своего господина! Таковых уж мало, – серьёзно изрёк Потёмкин и дал знак, что можно уносить и разделывать птиц. – И верный?
– Молочный брат! С полуслова меня понимает.
– Везёт тебе! – Пушкин быстро выбрал с поданного уже на серебряном блюде разделанного слугами лебедя мясистую ножку, жадно впился зубами в белое мясо.
– Только давай не бум пить сегодня «полным горлом»[17], а то ж дела не справим, – предложил Потёмкин.
– Давай! На войне свои правила! К тому ж хлебное вино беречь нать – с Москвы бочку не пришлют, – согласился Олонецкий воевода.
– И «Домострой» ты, чай, читал, – улыбнулся Пётр Иванович и вспомнил дословно. – «Пей, да не упивайся. Пейте мало вина, веселия ради, а не для пьянства: пьяницы царства Божия не наследуют».
– Истинно! – перешёл от лебедей к гречневой каше Пушкин. Товарищ последовал его примеру.
После оба уставились на слуг: чего мол, мешкаете. Приказ был понят – в миг двое отроков водрузили на стол деревянный поднос с кабаньей головой.
– Охо-хо! – вот удружил, Петра
Разновидность шапки.
Короткий плащ с несшитыми в боках полами и широкими короткими рукавами, имел спереди разрез и застёгивался на пуговицы. Наручи – металлические выгнутые пластины, закрывавшие руку от кисти до локтя. Бутурлыки – сапоги, покрытые металлическими пластинами наподобие чешуи, закрывали ногу всадника от колена до подъёма.
На русских пирах того времени полагалось как можно больше есть и пить – в этом проявлялось уважение к хозяину. Пить полагалось «полным горлом» – отхлебывать вино, пиво, брагу, мед считалось неприличным.