Начистоту. Книга писем. Галина Щекина
и так слишком усложнено, наоборот, скоро придет пора самых простых человеческих ценностей. Одни говорили: в технократический век мы нуждаемся в капельке тепла, а другие твердили, что только интеллект приведет человека к новым высотам. Разброс наших мнений, ернических и серьезных, хорошо отражен в сборнике «Культурный герой ХХI века». А Наугольный тогда сказал: «Если культура вообще будет». Сегодня он говорит: «Ради чего ломали копья? Нет ее, культуры, нет литературы, чье влияние на мир ничтожно. Никто ничего не читает, во-первых. Смотрю на толпу упившейся пивом молодежи, День города, конечно, что им еще делать – только пьяной толпой ходить… Бить друг друга, уродовать. Это чернь. Она не способна понять». – Наугольный говорит с такими нервами, что я пугаюсь. А сами-то мы кто, не чернь, что ли? Но ты же сам говорил: «Водка – это красота, чистота, благородство… Мудрость!» Говорил? И пил. Я напоминаю Наугольному его же афоризм.
– Нет, я свое выпил. Просто Венечка Ерофеев и Липскеров с Павловым не могут на одной полке стоять.
– Ну и почему? Занятно, затейливо.
– Мне нравится Липскеров, который здесь и сейчас, а Ерофеев – это прошлое.
– Кроме того, зачем ты классифицируешь?
– Затейливое – не вечное. Холодное, путаное, не притянет. Татьяну Толстую провозгласили лучшей, по радио будут читать. Как же. Десять лет назад это было бы – да. А теперь это – так… Словеса. А славят. А ведь еще хуже делают. Отталкивают людей, кому еще не противно, кто еще верит. Вообще никого не останется.
– Но Павлов? Это страшная правда о нашем времени. Ему тоже не веришь?
– Да что Павлов! Это хроникер, публицист. Работает ради денег. Ради комфорта.
– Кто же не любит комфорт? Чтобы нормально жить, чтобы всё было.
– Я с тоской обозреваю свою бедную заброшенную комнату. Кресла старые, диван еле держится, обоям лет десять… Да не надо мне, чтобы всё было. У меня знакомая как поговорит с матерью, как та настроит ее самолюбие, так знакомая хватается за кошелек, деньги бросается зарабатывать, ни-че-го не понимает. А сама – не такая. Как с матерью не говорит – так высокое разумеет. Меня вызвали на семинар, кусок мне бросили, чтобы я уже не был свободен… Чтобы, что хочу, не говорил… – накаляет Наугольный телефонную трубку.
– Неправда, никто тебе не мешает. Ни к чему не обязывает. Говори ты что хочешь, специально тебя в Москву зовут, чтобы ты с подобными себе поговорил. Да еще, может, в журнале каком напечатают. Что ты всё наизнанку выворачиваешь. Когда меня в Москву звали, я ехала с огромным любопытством. Тем более что это быстро кончилось…
– А откажусь и не поеду. Назло. Не хочу быть обязанным, – гневается Наугольный. – И так свободы нет, а они еще больше перекрывают!
– Насчет брошенных кусков – это было, да и в «Графоманке» я про это писала, помнишь главу «Как их только не разорвет»? А где еще свободу тебе перекрыли? Сиди, пиши…