Собрание сочинений. Том 6. Евгений Евтушенко

      Возникли фабричные трубы

      и, вытертые на ходу,

      с шальной вермишелинкой губы

      в столовском веселом чаду.

      Возникли окраин колючки,

      где рыж курослеп у ворот,

      и чудо той первой получки,

      которая пазуху жжет.

      Возникли, как будто закаты

      когда-то рассветных стихов,

      знаменного цвета плакаты

      над черным сияньем станков.

      «Поедем… На сбор я недолог —

      и книгу напишем вдвоем,

      а книгу «Рабочий поселок»

      так запросто и назовем…»

      Не стало теперь Ярослава,

      но вечны рабочая кость,

      рабочая тяжкая слава

      и мастера нежная злость.

      Работа его уважала.

      В бессмертие, что не для всех,

      походкою Жана Вальжана

      сутуло он входит, как в цех.

      И что-то во мне, как осколок,

      сидит и болит, и болит.

      Поеду в рабочий поселок,

      как мастер велел и велит.

      Хочу я, чтоб книга настала

      под грохот шкивов, шестерней.

      Пусть будет в ней привкус металла,

      клеймо Ярослава на ней.

      Я так фрезерован эпохой,

      что мне заржаветь не пора,

      и правый и левый – в лепеху

      не сдавят меня буфера.

      В рабочий поселок поеду,

      где примут меня, как родню.

      Рабочего цеха поэтов

      достоинства не уроню.

      Работу мою – непрерывку,

      одетую в дым и мазут,

      как дышащую отливку,

      истории шваркну на суд.

      Прощай, моя прежняя юность!

      Зазря я хвалить не люблю,

      и по-смеляковски сутулюсь,

      и по-смеляковски грублю.

      Но для новичка это счастье,

      когда, приглашая к столу,

      ему недоверчивый мастер

      процедит свою похвалу.