Собрание сочинений. Том 6. Евгений Евтушенко
в Непале
или в опале, —
как ни взлетел бы я,
как бы ни пал,
как бы молиться судьба ни велела,
нету молитвы другой у меня:
«Только бы,
только бы ты не болела,
только бы,
только бы не умерла».
Если на улице вижу больницу, —
мысль о тебе,
будто нож под ребром.
Кладбищ нечистая совесть боится.
Местью грозят:
«Мы ее отберем!
В тех, кто любимых пытает, —
нет Бога.
Смерти страшней
истязанье твое.
Пусть отдохнет.
Ее спрячем глубоко,
чтобы ты больше не мучил ее!»
«Боже! —
кричу я всей болью глубинной. —
Что мне бессмертья сомнительный рай!
Пусть я умру,
но не позже любимой —
этою карой меня не карай!»
Горная дорога
К. Гердову
Куда мы торопимся, Костя,
маджари едва пригубя?
Мы к небу торопимся в гости, —
я правильно понял тебя?
В горах ни корысти, ни гневу
нет места – все небом полно.
А вдруг мы понравимся небу
и нас не отпустит оно?
Идем, как по бывшим державам,
по скалам, где плеск родника,
по листьям, как будто по ржавым
доспехам солдат Спартака.
Идем по пронесшимся бурям,
по грудам литых желудей,
как будто по замершим пулям,
когда-то летевшим в людей.
Кто принял историю мира
в свою негигантскую грудь,
того навсегда распрямило,
того никому не согнуть.
Подумаем, Костя, о вечном
над палыми листьями лет.
Пусть мужество будет беспечным —
а хитрого мужества нет.
Вся хитрость Язона от рабства.
Нет неба в таком везуне.
До неба тому не добраться,
кто слишком хитер на земле.
А мы предпочли без обиды
под юное это вино
руну золотому Колхиды
простого барашка руно.
Нет женщин вернее дороги.
Нам с нею прекрасно втроем,
мы, словно античные боги,
ее за собою ведем.
Дорога и двое сильных —
великий триумвират.
Но с нами в сандалиях пыльных
идут и Платон и Сократ.
А может быть, и мушкетеры,
и даже булгаковский кот,
и тот незабвенный, который
со всеми идет, кто идет.
И дикое яблоко ловко
мне в руку летит, и – в руке
с притихшею божьей коровкой
на влажной зеленой щеке.
Удивительный