Собрание сочинений. Том 6. Евгений Евтушенко
в женский синтаксис,
прелестно сумасбродный,
вникаю,
как прилежный ученик.
Пересекая матушку-Москву,
любой трамвайчик светит мне особенно:
в нем за стеклом – наглядные пособия
стоят рядами,
плотно, как в шкафу.
Грызу гранит любви
в смешной тщете
не быть безмозглым неучем-нахлебником
и засыпаю,
словно служка с требником,
с учебником,
прижавшимся к щеке.
Походит женский синтаксис на фарш,
где главное не мясо,
а приправа,
когда все содержанье —
это фальшь,
и только междометья —
это правда.
Но все простим природе в их лице
за то, что так по-детски прямодушно
вставляют не в начале,
а в конце
они предлог причинный
«потому что»…
Да, женщина и ложь —
одно и то ж,
но защищает все-таки по праву
их женская беспомощная ложь
их женскую беспомощную правду…
Артисты хора
Памяти художественного руководителя и главного дирижера Республиканской русской хоровой капеллы А. А. Юрлова
Нисходит со сцены
любимчик-солист.
Трещат у поклонниц бретельки.
Он щедро автографами сорит —
автографы – это не деньги.
Кого-то он ласковым взглядом купил,
кому-то улыбочку выдал…
А часто бывает,
что этот кумир —
дешевенький пустенький идол.
На улицу выйдет усталый хорист.
С цветами не ждут —
это редко,
и так одиноко в тумане горит
солирующая
сигаретка.
И только что певший про Ермака,
бочком рестораны минуя,
срывает он с плавленого сырка
манишку,
почти жестяную.
Стирает манишку свою без стыда
под краном,
бормочущий сонно,
и думает:
«Странная наша судьба:
пой в хоре,
а мучайся соло…»
Ни в чьих он глазах не кумир,
не герой.
С деньгами не слишком-то густо,
и волком отчаянно воет порой
рабочая лошадь искусства.
Когда-то купцы,
продувное хамье,
сжигая банкноты с присвистом,
таких называли брезгливо:
«Хорье…»
Поклонимся