Против течения. Избранное. Анатолий Богатых

      …Сладок жаркому горлу отравленный снег,

      правя волчьи законы, жестокость людская

      провожает безумцев, отставших от стаи,

      взглядом чёрных стволов, что следят не мигая

      из-под жёстких, стальных, несмыкаемых век;

      но, покинувший стаю, я выверил бег

      по тропам одиноким, по высям безумья, —

      где душа холодеет в безмолвье и шуме,

      где ни страха, ни боли – лишь солнце да снег,

      где тебе полагается ночь на раздумье,

      ибо только безумный теперь человек…

      …Свет фонарный, неверный рассеянный свет,

      распластался в листве заоконной осины,

      чёрной ветки в стекле начертав силуэт,

      усечённой её половины.

      По углам,

      у гардины,

      где копится мрак,

      стих мой плачется чистою горлинкой.

      И пора бы писать,

      да руки не поднять,

      да с постели не встать…

      Всё же этот барак

      не парижский чердак

      и не милая Русская горенка.

      В этой комнатке злой —

      неприютной, чужой,

      где давно не белённый навис потолок,

      где обои со стенкой расходятся,

      я грущу не один, —

      надо мною мой Бог,

      Пресвятая моя Богородица…

      Земля большая, как вода,

      меня не помнит и не знает,

      и между нами навсегда

      легла пустыня водяная.

      С тобой – не рядом, каждый миг

      тобой живёшь, тобою дышишь.

      И как ни пой, а ты услышишь

      лишь оскорблённой мысли крик.

      Я твой неузнанный двойник,

      я плоть твоя, а ты – не знаешь,

      но перелётных птиц своих

      весной привычно насылаешь

      на голый камень скал моих.

      …И будет скорый день, когда

      я опущусь на дно морское.

      Седая строгая вода

      меня от глаз немилых скроет.

      Я жил.

      Я умер.

      Я на дне.

      И – как всегда —

      по смерти славя,

      ты тотчас вспомнишь обо мне,

      меня не помня и не зная.

      Юность, юность моя! Отшумела, отпела,

      отзвенела в застольях весёлых с друзьями.

      Ты как поезд, что ночью – теряясь в туманных пределах, —

      всё мелькает ещё хвостовыми огнями.

      И уже не догнать его. Нет, не догонишь!..

      Торопясь в эту вольную жизнь заглянуть поскорее,

      лишь последние светлые слёзы уронишь:

      мы так глупо и непоправимо стареем.

      Юность, юность… Пропахшие дымом ладони,

      пятачок фонаря, окружённый ночными тенями,

      проходные дворы, – хорошо, что я вовремя понял:

      иногда не прямее спрямлять расстояния