Дорога тайн. Джон Ирвинг
неловкий, но глубокий реверанс, продемонстрировав свой бюст во всем великолепии двух его составляющих. – Помолиться где? Помолиться здесь? Помолиться сейчас? – спросила она нового миссионера в пестрой рубашке с попугаями.
– Sí, – сказал сеньор Эдуардо, пытаясь смотреть куда угодно, только не на ее бюст.
Надо отдать должное этому парню, он знает свое дело, подумал брат Пепе.
Ривера уже поднял Хуана Диего с алтаря, где внушительно высилась Дева Мария. Мальчик коротко вскрикнул от боли, но этого хватило, чтобы гомон толпы затих.
– Посмотри на него, – говорила Лупе брату.
– Посмотри на… – переспросил ее Хуан Диего.
– На него, на гринго – на человека-попугая! – сказала Лупе. – Он человек-чудотворец. Разве ты не понимаешь? Это он. Он пришел за нами – во всяком случае, за тобой, – сказала Лупе.
– В каком смысле «он пришел за нами» – что это значит? – спросил Хуан Диего сестру.
– Во всяком случае, за тобой, – повторила Лупе, отворачиваясь; вид у нее был чуть ли не безразличный, как будто она потеряла интерес к тому, что говорила, или больше не верила себе. – Я подумала и вижу, что гринго не мое чудо – только твое, – разочарованно сказала девочка.
– Человек-попугай! – со смехом повторил Хуан Диего, но, когда Ривера нес его, мальчик увидел, что Лупе не улыбается. Серьезная, как всегда, она, казалось, сканировала толпу, как будто искала того, кто мог бы стать ее чудом, и не находила такого.
– Вы, католики… – морщась от боли, сказал Хуан Диего, когда Ривера плечом вперед пробирался сквозь толпу, забившую вход в иезуитский храм.
Брат Пепе и Эдвард Боншоу так и не поняли, не к ним ли обращался мальчик. «Вы, католики» могло означать толпу зевак, включая пронзительную, но безуспешную молитву матери детей свалки, – Эсперанса всегда молилась вслух, как Лупе, и на языке Лупе. И теперь, так же как и Лупе, Эсперанса перестала умолять Деву Марию; ту, другую, темноликую Деву, размерами поменьше, к которой и было обращено истовое внимание прекрасной уборщицы.
– О ты, в которую прежде не верили, ты, в которой сомневались, ты, которую просили доказать, кто ты есть на самом деле, – молилась Эсперанса Богоматери Гваделупской, размером с ребенка.
– Вы, католики… – снова начал Хуан Диего. Диабло увидел приближающихся детей свалки и начал вилять хвостом, но в этот момент раненый мальчик схватил в горсть попугаев на гавайской рубашке нового миссионера, которая была ему велика. – Вы, католики, украли нашу Деву, – сказал Хуан Диего Эдварду Боншоу. – Гваделупская Дева была нашей, и вы забрали ее – вы использовали ее, вы сделали ее просто служанкой своей Девы Марии.
– Служанкой! – повторил айовец. – Этот мальчик замечательно говорит по-английски! – сказал Эдвард брату Пепе.
– Sí, замечательно, – ответил Пепе.
– Но, может быть, из-за боли он стал бредить, – предположил новый миссионер.
Брат Пепе подумал, что боль Хуана Диего тут ни при чем; Пепе уже слышал гваделупскую проповедь мальчика.
– Для