Шутка. Роман Шмыков
Я хотел написать целую речь, наполненную разными вопросами, требующими ответов. Хотел узнать, чего на самом деле мама и папа добивались, пытаясь отгородить меня от моей жены. Но лист так и лежал передо мной. Я сложил руки на колени и смотрел на карандаш, предательски бездыханно и совершенно неподвижно валясь у самого края листа. Ну же, напиши что-нибудь! Потом будет легче. Потом само всё пройдёт, неужели ты так это и оставишь?
Сейчас, видимо, да.
Я смял лист и выбросил куда-то в сторону. Я услышал мягкие постукивания бумажного комка. Два раза. Потом вспомнил, что мусорить не очень-то и хорошо, да и потом забуду его вовсе, а вспомню только тогда, когда на него сам наступлю. Скорее всего глубокой ночью, когда прижмёт проведать фарфоровое царство. Карандаш я аккуратно убрал в выдвижной стол. Там была не только канцелярия. Ещё старый тонкий фотоальбом. Я открыл его. На самой первой фотографии были мы втроём – мама, папа и я посередине. Я был совершенно голым, но в тот момент мне было на это совершенно плевать, ибо я и говорить тогда ещё вряд ли умел. Вся фотография была будто под фильтром сепия. За нами плещется море. Пляж практически пустой. Солнце светит откуда-то сбоку, идеально подчёркивая папин былой точёный пресс. Чёрт, да на его животе можно бельё драить! Мама в сплошном красном купальнике. Её сильно вьющиеся длинные волосы колышутся на ветру, занимая чуть ли не четверть площади фотографии. Тот, кто делал это фото решил, что всё волосы должны попасть, даже если центр композиции сместится куда-то в сторону. Я не помню, как мы ездили на море. В смысле, вообще. С тех пор не получалось. По разным причинам, но я никогда не спрашивал у родителей, по каким. Мне было просто не интересно. Может, это покажется странным, но к бескрайним водоёмам я абсолютно равнодушен – я родился со встроенной любовью к мегаполисам и его каменным джунглям. Уверен, акушерка поздравила мою маму с появлением у неё здорового любителя побегать по подъездам многоэтажных домов.
Я быстро пролистал фотоальбом и случайно одна из страничек замялась, оставшись открытой на моём пальце. Там только папа. Он стоит в лодке и держит на леске огромную рыбину. По ту сторону кадра явно мама. Её всё те же невероятно длинные волосы влезают справа, немного делая кадр каким-то сюрреалистичным. Я закрыл фотоальбом у убрал обратно. Я был бы рад его снова полистать. Того гляди, вспомнил бы что-нибудь ещё, но мои мысли были полностью поглощены другим. Где-то в глубине души я сомневался, что Лена вчера мне сказала правду. Как минимум часть от неё она утаила.
Зачем? Я б спросил, да вот только до сих пор не знаю, как. Я уже было хотел достать новый листок, чтобы попробовать ещё раз. Попытка не пытка, хотя не в этом случае. Но тут в замочной скважине двери зазвенела связка ключей. Родители вернулись со спящей Настей на руках. Папа шёл сразу за мамой, втаскивая коляску в узкий дверной проём и ещё более узкий коридор, выраставший из неё. Я медленно вышел из своей комнаты. Я нервно теребил низ футболки и то и дело поправлял домашние штаны. Я надеялся,