Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб. В. А. Мескин
и всегдашнем согласии. Скажем, В.Соловьев, в чем-то противореча себе, поднял вопрос о вреде исходной донкихотской позиции автора в литературе, а Ф.Сологуб, по сути, анонимно спорил с ним, восхваляя любое проявление донкихотства в искусстве. Впрочем, спор этот, восходящий к размышлениям И.Тургенева о достоинствах и недостатках персонажей типа Гамлета и Дон Кихота в известной одноименной статье 1860 года, напрямую не связан с проблемой воображения – отображения в художественном творчестве. Существенно то, что позже последователи старейшины русского символизма будут воспринимать мышление в образах только как создание сладостной или горько-сладостной легенды, как сотворение мифа, как побег от грубой действительности – "бабищи Матрены" – к Мадонне, к "незримому очами". Символизм действительно можно понимать и объяснять как уход из явного мира в "сотворенную форму" (Е.Комарова). И отметим, вариант Альдонсы, причем под тем же именем Матрена, антипод романтичной другой, еще явится на страницах символистской прозы – в романе А.Белого "Серебряный голубь" (1909).
Важное сближение В.Соловьева и Ф.Сологуба видится в том, что оба они понимали решающее значение нравственности, "духовной пружины", в формировании человеческого облика и в формировании человеком образа жизни. В письме к К.Романовой В.Соловьев писал о людях, уверенных в том, что насилием можно побороть насилие: "Это, может быть, очень хорошие люди, но весьма плохие музыканты… Я знаю, что всякое преобразование должно делаться изнутри – из ума и сердца человеческого. Люди управляют своими убеждениями, следовательно, нужно действовать на убеждения, убедить людей в истине"[98]. Об этом же говорил Ф.Сологуб в статье "Что делать?" (1917): "Я поверил бы в издыхание старого мира, если бы изменилась не только форма правления, не только строй внешней жизни, но и строй души. А этого как раз и нет ни в ком"[99].
Проблемная сфера сложных отношений – притяжения-отталкивания – идей и образов, составляющих художественные миры двух известных "Соло" из клана символистов, думается, представляет интерес для понимания процессов в культуре на рубеже столетий. В.Соловьев искал возможность поддержать и укрепить терявшее устойчивость традиционное христианско-гуманитарное сознание, антропоцентрическое по своей сути, Ф.Сологуб скорее неосознанно, чем осознанно, выявлял истинность другого сознания, как теперь говорят, дегуманитарного. Однако опирался он при этом на парадигмы того же традиционного сознания, потому как других точек отсчета нет и, вероятно, быть не может. При более близком рассмотрении видно, что эти две одаренные личности по-своему объясняют друг друга[100].
Глава II. Владимир Сергеевич Соловьев. Вехи биографии. Искания разума и прозрения интуиции
Общественная среда нашей семьи была весьма блестяща в образовательном отношении и, без сомнения, оказала косвенное влияние на мое духовное развитие.
Личность светлая и загадочная
О В.Соловьеве – мыслителе, поэте, критике написано очень много. Немало новых работ,
Письмо от 2 августа 1873 года. Об этом же тогда рассуждал Ф. Достоевский в "Дневнике писателя" (1872), об "ошибочной", по мнению автора дневника, вере "лекарей-социалистов" в легкое исправление человеческой природы путем определенных правовых изменений в государственном устройстве. К началу XX века эту мысль хорошо осознавала русская интеллигенция. "Мы думаем, – писала издатель журнала "Северный вестник" Л.Гуревич, – что механизм человеческой жизни заводится изнутри, из человеческого духа, и, только действуя на дух, можно обновить жизнь. А действовать внешними законодательными мерами – это значит только переводить стрелки отставших часов пальцем" (Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 т. М., 1993 – 1994. Т. 2. С. 321).
Цехновицер О. Предисловие // Сологуб Ф. Мелкий бес. М. – Л., 1933. С 9.
Более подробное рассмотрение вопросов, обозначенных в подразделе "Голосов перекличка" продолжится в заключительной главе.