Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб. В. А. Мескин
установок. Это было уделом многих именитых философов всех времен, от Сократа до Спинозы, до столпов классической философии, И.Канта, И.Фихте[119]. Быть другим, будучи уверенным, что только философствование освобождает человека и делает его "вполне человеком", он не мог. В своих устремлениях В.Соловьев был не еретиком, он скорее был утопистом, романтиком, мечтателем. Постигая эту личность, достаточно трудно, сохраняя исследовательскую непредвзятость, не попасть под ее обаяние.
Иногда исследователи обвиняют В.Соловьева в идейных "метаниях", говорят о нем как о "великом путанике", что вряд ли справедливо. Это были не метания, а искренние искания, с неизбежными пробами, ошибками, корректировками своих прошлых взглядов. "Противоречивость… присуща ему, – справедливо писала З.Минц, – как «культурной личности» и «культурному типу»"[120]. В.Соловьев честно читал своих оппонентов, входил в поток чужого сознания, соизмеряя аргументы pro et contra. Больше внимания он, естественно, уделял contra, поскольку во все времена в науке, особенно в философии, без критики, без частичного или полного отрицания суждений предшественников не может утвердиться новое суждение. Не удивительно, что мыслитель так и не завершил стадии своей научной эволюции, и его система, теория познания, как справедливо отмечают многие авторы, осталась "недостроенной". Причины лежат не в обстоятельствах короткой жизни В.Соловьева и не в той аксиоме, что построение совершенной философской системы невозможно в принципе. Его система осталась недостроенной еще и потому, что ее завершение, думается, не было важнейшей конечной целью ученого. Она давала вектор мысли, являла собой бесконечно совершенствуемый инструмент познания – "идеала органического синтеза, положительного всеединства".
Несколько месяцев после окончания университета В.Соловьев прожил в Сергиевом Посаде, числился вольнослушателем Московской духовной академии. Именно "числился" – занятия посещал редко, жил уединенно. Вероятно, его не мог удовлетворить традиционализм лекций академической профессуры. Хорошо это или плохо, но факт – В.Соловьев не благоговел перед традицией. К тому же в голове молодого человека уже вызревала своя философия, своя "система". Задуманная диссертация, с обязательными оригинальным-и теоретическими обоснованиями, требовала времени. Впрочем, и в Московском университете далеко не все лекции его удовлетворяли.
Поиски истины. Победы и поражения
В 1874 году, пройдя необходимый конкурс, В.Соловьев стал доцентом Московского университета по кафедре философии. Параллельно с работой в университете он преподавал на Высших женских курсах, организатором и руководителем которых был историк В.И.Герье[121]. О лекциях молодого специалиста, обладавшего эффектной внешностью, гипнотическим взглядом "пророка-демона", говорили разное, восторгались и осуждали[122]. Последнее не удивительно. Во-первых, как неслыханная дерзость воспринималась его четкая антипозитивистская направленность (в
Так, например, И.Кант в работе "Основы метафизической морали" (1784) с точки зрения христианской догматики еретически утверждал всеобъемлющий и независимый от каких-либо исторических факторов характер "закона чистой морали". Отсюда вытекало следующее. Мораль не есть следствие, она есть причина всего сущего, иначе говоря, Абсолют. Житейская мораль – это соединение чистой морали и чистой нравственности с компонентами иного происхождения, часто религиозного. Сам Спаситель рода человеческого, по мнению философа, подчинялся в своих деяниях чистой морали. Ее мера предопределяет ценность культовых концессий, благополучие, неблагополучие и продолжительность существования общества. Отсюда следует вывод: религия есть осознание долга, а ее институты, догматика, отправления – это нечто лишнее, декоративное.
Минц З. Владимир Соловьев – поэт // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. С. 313.
Эти курсы позже были преобразованы во Второй московский университет. В настоящее время от этих курсов ведет свою родословную Московский педагогический государственный университет.
"Такими лицами, – вспоминает один из друзей, Э.-М.Вогюэ, – вдохновлялись древние монахи-иконописцы, когда пытались изобразить на иконах Христа…". Все содержание экспромтом читаемых лекций на историко-философские темы, судя по мемуарным записям, доходило не до всех, хотя, по словам В.Розанова, лекции В.Соловьев читал "мастерски".