Опыт. Екатерина Сычёва
детей у нас не было. Ни один врач не мог сказать, в чём причина, и только после того, как я снова стала ходить в церковь, молиться, я смогла забеременеть. А как же иначе, если я молила об этом. Пресвятая Богородица, владычица наша небесная, не оставила меня в моей горести и помогла моим молитвам быть услышанным самим Отцом нашим небесным, который не оставил меня и помог мне. И я поклялась, что ребенок мой, будет служить ему…
– Ты уже это говорила. – Откликнулась Лера, которой этот разговор стал уже раздражать. Минута слабости, смешанная с жалостью, с проблеском давно потухшей любви и состраданием давно прошла, оставив после себя только недоумение, как она могла повестись на хитрый трюк матери.
– Но твой отец всё испортил. Это он всё погубил, здесь нет твоей вины. – Продолжала женщина, ничего, кроме своего голоса, не слыша. – Мне говорили, что неверующий муж, верующей женой спасается, но я подчинилась влечению плоти, растленному телу и была за это наказана. Но я горжусь, что Бог меня покарал!
Здесь тембр ее голоса, до этого спокойный и тихий, с каким говорят с тяжелобольными и уже ничего не понимающими людьми, поднялся на октаву выше, словно бросая вызов самой себе, сомнению, которое пряталось в глубине души.
– Если бы Он меня не наказал, значит считал меня безнадёжно пропащей. – Закончила она.
Лера молчала, устало прислонившись к стенке. Сколько раз она всё это слышала, сколько раз давала отпор, сколько спорила, кричала, пыталась убедить? И всё без толку. В чем смысл её жалких потуг что-то доказать, не проще ли согласиться? Но нет, она пыталась так сделать, оставив свои соображения при себе, но матери требовалось подтверждение, безоговорочное послушание и подчинение дочери. Если же этого не достигалось, мать, бывало, выходила из себя и давала волю рукам, сильным, но слабым на вид. И тут Лере привиделось в полу мечте – в полу воспоминаниях, как эти же самые руки, загрубевшие, гладят её голову, лежащую на подушке, в то время, как она притворялась спящей. Как давно это было и не приснилось ли ей это?
И эти разговоры об отце, они выжимали её, лишали последних сил и желания жить. Раньше Лере казалось, что переча матери, выгораживая отца, защищая его, она чтит его память, как бы своей преданностью оставляя на память частицу его в себе. Но вскоре Лере стало не под силу та борьба против матери и она сдалась. В своей слабости она чувствовала предательство, вину, но она была бессильна прекословить матери, полностью её подавляющей и уничтожающей своими психологическими атаками, тем больше несокрушимыми, чем больше основывались на алогичности и непоследовательности больного разума.
– Я вижу, что что-то случилось. – Продолжала допытываться мать стоящую перед ней Леру, выжимая из неё жизненные соки и насыщаясь ими.
В этот момент раздалась громкая трель телефона, и женщина, недовольно морща лоб, отошла от дочери, поднося к уху трубку.
– Да, Слушаю… Да, это я… Нет, дома… Не знаю… Понятно… Хорошо, я завтра буду. Я поговорю, да,