Чёрный лёд, белые лилии. Ольга Романовна Моисеева
её тёмные волосы…
Антон улавливает едва слышный щелчок, но это, наверное, Мия возится, и бежит к маме, хочет забраться к ней на колени и послушать новую удивительную историю…
По белой маминой кофточке расползается страшное ярко-красное пятно, и она вдруг как-то разом стареет, бледнеет и оседает на пол. Двигает губами, но не произносит ни слова; глаза её не видят испуганного Антона.
– Мама, мама! ― он подбегает, и пачкает руки в этой страшной красной краске, и плачет, и зовёт, но мама закрывает глаза и уже не слышит его.
Мия неожиданно вложила руку в его ладонь, и он совершенно рефлекторно дёрнулся, отшатнулся, избегая контакта кожи к коже; увидел потерянное лицо сестры, быстро встал, выныривая из омута воспоминаний, вытягивая себя из комнаты, наполненной звуками фортепиано, запахом сирени, майским свежим ветром и кровью.
– Да что с тобой, Антон?! ― вдруг взорвалась Мия, и Антон поморщился от нервозных, плачущих ноток в её голосе. ― Что с тобой происходит?
– Мия, послушай…
– Нет, это ты меня послушай! ― воскликнула она, неловко взмахивая руками. ― Я твоя сестра, и я хочу знать, что случилось за эти два года!.. Ты другой, Антон, я не узнаю тебя, ты иногда кажешься мне совершенно чужим, незнакомым, и я боюсь этого, и поэтому молчу!
– Чужим? ― переспросил он, усмехнувшись. Чувствуя, как в грудь с каждым словом сестры сильнее вонзается раскалённый железный прут.
– Да, и я боюсь этого, очень боюсь!.. ― он встал, развернувшись к ней, и Мия умоляюще заглянула в его глаза. ― Я знаю, что война, ну так что же, Тон… Что же поделать!.. Ты стал совсем не такой, и это я чувствую… Да ну что же с тобой, что же случилось, что?
– Война случилась, ― коротко отозвался Антон, чувствуя нарастающее усталое раздражение. И впервые чувствуя пропасть, разделяющую его и сестру.
– Почему ты просто не можешь рассказать мне? Тон, я же твоя сестра…
– Давай не здесь, ― устало выдохнул он, выходя на дорожку и больше не оглядываясь на белый камень.
– Почему? Скажи мне! Ты же любил прикосновения ― ерошить волосы, щекотать, обнимать, а ты, Антон… тебя тронь хоть пальцем, и ты, кажется, откусишь руку по локоть! ― громко всхлипнула она ему в спину. ― Почему ты всё время ходишь в своих футболках?! Раньше ты всегда разгуливал по дому чуть ли не голый! Почему ты не даёшь обнимать себя? Да, это война, это страшно, но…
– Но?! ― вдруг рявкнул он и замолчал на секунду: Мия смотрела на него с откровенным ужасом. Кажется, не узнавала.
– Ты не знаешь, каково это! И пустота… Пустота эта! И кровь! Ощущать и видеть её везде… Не говори мне о войне, Мия, потому что я видел её слишком близко!
Горящее, сжигающее клеймо прямо перед ним.
Не оборачиваясь, он ушёл с кладбища. Остановился только на выходе, глубоко вздохнул, засунул руки в карманы. Через несколько минут показалась растерянная Мия.
– Антон?.. ― полурадостно, полупечально сказала она, подняв глаза. ― Я… Боже, прости меня.
– Нет, это ты прости, ― выдохнул он, подставляя сестре локоть. ― Прости, что