Добывайки (сборник). Мэри Нортон
продолжала она, – всё дело в новых полках, которые он смастерил. Говорит, они выглядят слишком уж пустыми, может, он добудет для них какую-нибудь мелочишку…
Арриэтта вдруг села прямо, вытянулась в струнку: её неожиданно пронзила мысль, да такая, что перехватило дыхание и задрожали колени. «Часа полтора, а то и больше, сказала мама… И всё это время ворота будут открыты!»
– Ты куда? – спросила Хомили, когда Арриэтта пошла к дверям.
– В кладовые, – сказала Арриэтта, прикрывая свечу рукой от сквозняка. – Я ненадолго.
– Не разбросай там ничего! – крикнула вдогонку Хомили. – И осторожнее с огнём!
Идя по проходу, Арриэтта подумала: «Я не говорила неправды. Я иду в кладовые… поискать шляпную булавку. А если я найду булавку (и кусок бечёвки… тесьмы там, я знаю, нет), я всё равно буду недолго, ведь мне надо вернуться раньше папы. И я делаю это ради них, – упрямо сказала она себе, – и когда-нибудь они ещё скажут мне спасибо». Но всё равно её не покидало смутное чувство вины. Хитрюга – вот как назвала бы её миссис Драйвер.
Арриэтта нашла шляпную булавку с перекладинкой наверху и привязала к ней бечёвку, крепко-накрепко обмотав вокруг перекладинки восьмёркой, затем увенчала свои труды, запечатав узел сургучом.
Ворота были открыты; добравшись до последних ворот, под курантами, Арриэтта поставила свечу посреди прохода, где та не могла причинить никакого вреда.
В большом холле было полутемно, повсюду протянулись огромные тени, под привёрнутым рожком парадной двери лежал круг света, ещё один рожок еле мерцал на лестничной площадке на полпути наверх. Потолок уходил далеко в высоту и мрак, вокруг было необозримое пространство. Арриэтта знала, что детская находится в конце коридора на втором этаже и мальчик уже в постели, – мама только что упомянула об этом.
Арриэтта наблюдала, как отец закидывает булавку на стул, по сравнению с этим взобраться на ступеньки было легче. Мало-помалу в её движениях появился какой-то ритм: бросок, подъём, снова бросок… Металлические прутья, придерживающие дорожку, холодно поблёскивали в темноте, но сама дорожка была мягкая и тёплая, на неё так приятно было прыгать. На площадке Арриэтта немного посидела, чтобы отдышаться. Полумрак не пугал её, она всю жизнь прожила в полумраке, она чувствовала себя в нём как дома, а сейчас темнота даже служила ей защитой.
Поднявшись на верхнюю площадку, Арриэтта увидела распахнутую дверь, из которой на пол падал золотой квадрат света, словно перегораживая коридор. «Придётся пройти здесь, выхода нет», – сказала, подбадривая себя, Арриэтта. Из комнаты доносился монотонный голос.
– Эта кобыла, – говорил голос, – была трёхлетка, которая принадлежала моему брату… не старшему брату, а тому, что жил в Ирландии, – младшему, которому принадлежали Старый Друг и Милочка. Он несколько раз включал её в скачки по пересечённой местности… но, когда я говорю «несколько раз», я имею в виду три… во всяком случае не меньше, чем два… раза. Ты видел когда-нибудь ирландские скачки по пересечённой