Кракатук. Александр Аланн
4
Улица Род Гэйт, дом 6 (28 ноября 1984 год, 22:26).
Протекали дни. Все они сливались во что-то единое и ослепительно-забывчивое, вплоть до тёмных точек в глазах, но… свет больше не появлялся. А я всё ждала и ждала, наблюдала и ещё раз наблюдала. Норовя опрокинуть великанов наземь, безлунное небо грозно нависало над верхушками елей и яростно раскачивало их из стороны в сторону. Фшух – шр-ряк, кхр-р-р – бр-рак-к…
Иногда я думала о том, что Огонёк всегда говорил странно. Его обрывистые фразы оставляли за собой привкус какой-то особой горькой недосказанности, но я его за это не винила; напротив, хранила каждое слово не только в памяти, но и на бумаге. Конечно же, в тебе, мой молчаливый Дневник.
И в тот вечер я не выдержала, приоткрыла дверцу памяти, позволяя себе перебрать слипшиеся от времени карамельки-воспоминания.
«В моей голове зияет дыра».
После этой фразы… как же я тогда обомлела. Что это могло значить? Какие мысли наполняли моего загадочного друга, когда он посылал сквозь мрак этот сигнал? И самое главное, – что его побудило сказать последние два слова?
«Прощай, Мари».
Дневничок, я когда-нибудь рассказывала тебе про тоску? Про ту тоску, что делает самое светлое чудо в мире серым и бессмысленным? Может, говорила? Сама я не помню. Как бы то ни было, перемолов в своей длинноволосой голове эти два «тоскливых» слова до состояния каши, я почувствовала, как эта самая каша разъедает все мои привычные страхи и мысли, как задумчивое нутро заполоняет неведомой глубины пустота. И в какой-то момент пустота щёлкнула, будто лопнувший под натиском пород самоцвет.
И именно в тот ключевой день, в тот час, и в тот момент я с пугающим меня саму непостоянством принялась действовать, делать то, что никогда бы и не подумала делать раньше. Прежде всего, я машинально стряхнула с себя задумчивое оцепенение; затем потянулась к полке своего старенького шкафа и, вытащив с левого его края несколько книг, отворила потайную секцию.
Там, среди пыли и звуков мышиной возни, уже давно спал ты, мой Дневник – мрачноватого вида блокнот с толстым плетёным переплётом и рельефной обложкой, иллюстрирующей дымные завесы, а так же тонкую фигуру, бредущую среди силуэтов и частых залпов. Откуда ты взялся и кому принадлежал ранее, я могу лишь догадываться, но зато я точно помню, как когда-то давно мама вшивала в тебя чистые листы. Всё верно, Дневничок, много лет тому назад ты был самой настоящей книгой с цельной и наверняка удивительной историей, которую… зачем-то вырвали с корнем без остатка. И кто это сделал, мы с тобой вряд ли когда-нибудь узнаем.
Но сторонние мысли прочь, – вот ты оказался на столе. Вспыхнула настольная лампа.
С приглушённым потрескиванием я открыла тебя на первой странице. Первая запись, которую я догадалась сделать. Родилась она около пяти лет назад.
«Ты пришёл», – писала я.
«Да. Увидел свет».
Я улыбнулась. Действительно, тогда в комнате был включен светильник. Помнится, я сидела за столом и рисовала. И в какой-то момент что-то отвлекло меня, заставило поднять глаза на окно. Тогда я и заметила, что пришёл он.
Воспоминания