Кракатук. Александр Аланн
напоминающие укрывшихся в коконы мотыльков.
Решение было принято быстро. Настолько быстро, что когда я оказалась в полном облачении, прикрытая ворохом старых курток и пледов, с розовым детским рюкзачком на коленях, сдержанное поскрипывание подъёмника меня по-настоящему ошарашило. Никогда прежде я не совершала чего-то столь безумного, чего столь решительного и дерзкого. Лишь спустя минуты я припомнила, как на всякий случай укрыла ворох старых плюшевых игрушек на кровати одеялом и послала сигнал Огоньку.
«Я приду» – предупредила я его и тьму о своём необдуманном намерении.
Хотя… Был ли мой поступок столь уж необдуманным? Тебе виднее, Дневник.
Самой мне казалось, что зачатки этого странного побега пробивались в моей голове уже очень давно, в течение всех этих лет. Последние слова Огонька лишь сорвали с пряничных ворот последний засов и послужили для меня окончательным поводом к действиям.
Пока подъёмник медленно спускался вниз, я привычно смотрела на небольшую картину, выделяющуюся в конце лестничного спуска, и привычно дрожала. Как безумный художник мог сотворить столь нелепую, но в тоже время и величественную композицию из кусочков моря и живых зданий? Похожие друг на друга лица, женственные и чуждые привычному миру, склонялись друг к другу с загадочными полуулыбками, и глубинные твари подплывали к ним, чтобы тут же устремиться прочь. Игра теней и света сыграли со мной злую шутку. Тьма определённо побеждала, и под её таинственными чарами картина приобретала воистину жуткий и двусмысленный смысл. Взгляд полумасок-полулиц заставлял меня замирать и дышать очень медленно, незаметно, будто я и не дышала вовсе, принуждал невольно сомневаться в целостности своего слабого рассудка.
Правая ладонь сама по себе потянулась к талисману на запястье и крепко его сжала.
Кубик и картина. Про их создателя я знаю лишь одно, – когда-то давно папа дружил с неким странным художником. Художник этот был ему чем-то обязан, а потому в знак глубокой признательности отдал частицы своей души. Не знаю, понял ли мой папа такой подарок, но я чувствовала, что тот безликий творец был на меня многим похож. Иначе как бы я смогла разглядеть его чувства, это его благотворное безумие? Вероятно, он был так же одинок, и годы одиночества не прошли даром…
Подъёмник, между тем, с тихим щелчком остановился. Стараясь не поднимать на картину глаза, я торопливо завернула за перила и оказалась в холле.
Первый этап был пройден. Дело оставалось за «малым» – отворить входную дверь и пересечь город в надежде разыскать старого друга.
Морщась и скрипя зубами, когда правое колесо кресла начинало стонать, я метр за метром пересекла гостиную, попутно завернула на кухню и сгребла в рюкзачок все печенья, успевшие за несколько дней зачерстветь; после вернулась в коридор и оказалась подле заветной двери. Запертой двери.
В груди забился жёсткий тяжёлый ком.
Время развеивалось и утекало, словно взбитая волнами пена, скользило между пальцев бесповоротно и неизбежно. Знаете, так, когда умываешься и пытаешь стиснуть ладони плотнее, а струйки всё равно бегут вдоль запястий, рукава