Дом Фауста. Михаил Дынкин

      Спасало, что есть зажигалка,

      что куришь назло докторам;

      что ангелов быстрые галки

      мелькают в глазах по утрам.

      Зияние, звон и горенье —

      всё тонет в глубоком дыму,

      как будто испортилось зренье,

      но зрение нам ни к чему.

      Послушные третьему глазу,

      на гребне воздушной волны

      смыкаются клёны и вязы

      то с этой, то с той стороны.

      Их ветви похожи на вёсла.

      Их ветер качает навзрыд

      под тёмной небесною бронзой

      среди альбатросов и рыб.

      И вот, нарочит и халтурен,

      толчками, но льётся же свет.

      А умер ты или не умер,

      по-моему, разницы нет.

      Снег под руку с дождём идёт по голым паркам.

      Качают тополя незримых грудничков.

      Унылая пора, слепая санитарка:

      ни пуха, ни пера за стёклами очков.

      Ни пуха, ни пера, ни ясности, ни цели.

      И это хорошо, что цели не ясны;

      что вот она – зима, в чьём ледяном лице я

      читаю приговор, досматривая сны

      чужие, ну и что, мне нравятся чужие —

      в них неудобно жить, но умирать легко;

      здесь тот же мокрый снег, глаза его большие,

      текущие дождём сквозь пальцы двойников.

      Я наугад войду в один из снов вакантных

      и встречу двойника с дождём наперевес.

      Он выдохнет, вдохнёт и скажет, вероятно,

      что весь я не умру, но я хотел бы – весь.

      Снег падает (хоть это он умеет),

      лежит и ничего не понимает;

      и видит длинный ряд пустых скамеек,

      замёрзший сквер, коробочки трамваев.

      Ползёт аллеей, обдирая локти,

      спускается к реке обледеневшей;

      о головокружительном полёте

      вздыхает, как вздыхает потерпевший.

      Потом кричит, лишённый дара речи,

      поскольку знает, что через неделю

      окрепнет солнце, дрогнет лёд на речке,

      и с этим ничего нельзя поделать…

      Твердеют крылья, превращаясь в корни.

      Снег замирает, быстро обессилев,

      и видит сон короткий беспокойный —

      рой белых мух на фоне чёрно-синем.

      Чем нравилась осень? Да как-то, ты знаешь, ничем.

      И если подумать, то лето не нравилось тоже.

      Там падают листья, ворона сидит на плече.

      Здесь – солнце в зените, купальщиков красные рожи.

      Вот зиму любил, непонятно за что, но любил.

      В России снега, а в Израиле – мощные ливни.

      Как будто архангел над сонной Землёй вострубил,

      как будто бы демон её поднимает на бивни.

      Не можешь согреться, проходишь все стадии сна

      под пасмурным небом, к груди прижимая будильник,

      а прямо по курсу стоит великанша-весна:

      цветастое