Дом Фауста. Михаил Дынкин

      За школой начинались пустыри,

      где вы играли в «море раз-два-три,

      замри, умри, убейся, успокойся».

      Ты точно помнишь: первым замер Костик

      с членистоногой немочью внутри.

      Наташа вышла замуж, вышла в сад

      в предместье Карфагена или Сард.

      Сама не знает, что случилось с нею,

      каким маршрутом двигаться назад;

      где муж её, и что так тянет слева.

      Наташи нет. Она лежит пластом

      в реанимационном. Море, стоп!

      Не слушается, едет автостопом

      перед глазами Толика, он столько

      на свадьбе выпил, что покинул строй.

      Все замерли. Остался ты один.

      Лес изваяний толиков и дим,

      наташ и надь в кольцо тебя берёт и,

      прорвав его, ты едешь на работу

      под детский крик: «Води, Вадим, води!»

      Веришь, нет, но они возвращаются.

      Пешка Митрича съела ферзя.

      Продавщица когда наклоняется,

      видишь то, что не видеть нельзя.

      Доведённый до точки кипения,

      что твой разум ещё сотворит?

      Взяв пол-литра, сдуваешь ты пену и

      сочиняешь себе афродит.

      Тополь огненный, дворик покоцанный,

      вереница раскрашенных дев.

      Забиваешь на синус и косинус,

      равнобедренность эту узрев;

      эти… Ладно, не будем о грустном, блин.

      Горький лук выпуская из рук,

      Купидон налегает на гусли, но

      до чего отвратительный звук

      раздаётся, как если б отчаявшись,

      ты в подушку кричал и кричал…

      Веришь, нет, но они возвращаются,

      чтобы мучить тебя по ночам.

      Только детские книги, и те

      не хочу раскрывать, если честно.

      Только молча сидеть в темноте,

      не сходя по возможности с места.

      Только слушать: гудят провода,

      листья с криком катаются в корчах,

      и бежит дождевая вода

      по дрожащей трубе водосточной.

      Только детские книги, ага.

      Начитался всерьёз и надолго.

      Бьёт в избушке садистка Яга

      кочергою несчастного волка.

      Спит царевна в хрустальном гробу,

      а проснувшись, на веник садится,

      вылетая в такую трубу,

      что гнедой каменеет под принцем.

      Надавали Емеле лещей:

      «Вот тебе говорящая щука!»

      И хохочет за лесом Кощей,

      смертоносные иглы нащупав…

      Помнишь, мама, в далёком году

      был я тощеньким злобным волчонком?

      Всё качался в глубоком аду

      на качелях, придуманных чёртом.

      Старый Дональд Дак покидает Фейквилль;

      проезжает мимо картонной церкви,

      Дома Аниматоров и кафе,

      бутафорских двориков, птицеферм,

      огородов частных, полей общинных…

      Дональд