Дом Фауста. Михаил Дынкин

      ещё восьмидесятые шумят

      перевалив за собственный экватор

      и ходят депрессивные трамваи

      (им как-то больше нравилось в депо)

      и ты стоишь в немыслимой варёнке

      у кооперативного киоска

      и куртуазно куришь Беломор

      и безобразно скалишься при этом

      худой брюнетке в дырчатых чулках

      а в голове грохочет перестройка

      и сессия считай что на носу…

      преподаватель скажет: это двойка

      и ты очнёшься в сумрачном лесу

      Окно в любую сторону могло

      открыться; стоя посреди двора, в двух

      шагах от цилиндрической ракеты,

      перевозившей Павлика на Марс,

      а Свету со Снежаной на Венеру,

      оно такие вытворяло штуки,

      что лучше не смотреть, но ты смотрел.

      Ты – кролик, зачарованный удавом,

      а может быть, один из четырёх

      драконов-попугаев, пролетевших

      над озером из пурпура… Нет, ты —

      старик с лицом, похожим на алоэ,

      бредущий сквозь метель из мотыльков

      под куполом воздушно-паутинным…

      И дни тянулись вслед за стариком

      и время скарабеями катили.

      Бывало, в детстве мать поставит в угол,

      а ты и рад стоять в глухом углу,

      обнять воображаемого друга,

      вовлечь его в волшебную игру.

      Едва заметны паутинки трещин,

      но за любой скрывается портал.

      Там города крылатых синих женщин

      и крупного рогатого скота

      (мужчины это или не мужчины,

      скорее, черти в образе быков).

      Там катятся по дну сырой лощины

      колёса лун. И чёлка облаков

      клубится над глазами херувима

      (о херувимах ты тогда не знал).

      Там снежный Овен вышел из овина

      и смотрит в херувимовы глаза.

      Вы орка выводили на прогулку

      и пили виноградное вино;

      крошили ароматнейшую булку

      крылатым дамам (смотрим выше), но

      спугнул воображаемого друга

      волчок кошмара, впившийся в бочок:

      мать в комнату, а там, забившись в угол,

      пускает слюни ветхий старичок.

      В зазоре меж реальностями, помнишь,

      ржавел под ливнем твой велосипед.

      И шустрый вор седлал его, не пойман,

      крутил педали и речною поймой

      катился, заключённый в тусклый свет.

      Ты пожимал плечами: мол, не жалко.

      Тебе сказали – это только сон,

      где мать с отцом и старая служанка

      бредут под майским ливнем по лужайке.

      Ты видишь их наборы хромосом,

      их мысли потаённые, их смерти;

      зовёшь домой, но где теперь твой дом?

      А вор всё едет на велосипеде,

      не