Мозаика чувств. Рам Ларсин
в какие-то высокие кусты, но и здесь ее нашла страшная плетка коменданта Коха…
– Мама, мама! – Леон беспомощно склонился над ней, а Илья, вырвав ее содрогающееся тело из колючих ветвей, кинулся к машине «скорой помощи», стоящей поодаль, к человеку в белом халате, который стал массировать ее слабеющее сердце, затем, выругавшись по-русски, впрыснул Эльзе какую-то жидкость, отчего она вздрогнула и судорожно вздохнула.
– Вы вовремя, – сквозь зубы сказал санитар, – еще минута и…
– Мамочка! – подбежал потрясенный Леон.
Веки Эльзы дрогнули, и мир вокруг показался ей странным.
– Это я, – напомнил он сдавленным голосом.
– Да, – прошептали её измученные губы. – А как… симфония?
– Отлично, хотя я не дослушал ее до конца. Но и Бетховен не слышал Девятую. Он дирижировал, глядя на руки своего помощника. А когда все окончилось, стоял, усталый и погруженный в свою глухоту. Тогда одна из солисток повернула его лицом к публике, которая неистовствовала, аплодируя и ликуя. И Бетховен лишился чувств…
Эльза тронула его ладонь холодной рукой:
– Музыка… – весь твой мир.
– Нет, нет! – чуть не закричал Леон, унимая слезы. – Ты тоже в этом мире! – и у него вырвалось отчаянное. – Мама, не оставляй меня!
Какое-то острое воспоминание заставило ее улыбнуться:
– Ты… такой рыжий… как тебе отказать?.. – и обласкала его взглядом голубых лорелейных глаз.
Рина
Рано утром звонили родители, поздравляли, сообщили, что с тель-авивским театром «Гешер» ничего не вышло, поэтому денег нет, и они не смогут приехать на ее день рождения. Рина не очень огорчилась, ей не хотелось ничего затевать. Она и друзьям ничего не сказала о страшной дате – своем двадцатипятилетии, но по внезапному настойчивому стуку в дверь пришлось признать, что это секрет Полишинеля.
Она поразилась:
– Сарит!
– Я! – засмеялась гостья и протянула букет астр. – Ад меа вэ эсрим!
– Господи! – не слишком искренно удивилась Рина. – Я и забыла совсем.
– А мы не забыли! – засмеялась Сарит, показав на крохотного мальчика в коляске. – Правда, Таль?
– Зе! – подтвердил тот почти бежжубым ртом.
– Так он реагирует на все новое, – объяснила мать.
Рина взмолилась:
– Дай мне его подержать! Чудный, чудный! Глаза светлые как серебро.
– Скоро явится еще кое-кто из ансамбля! – продолжала ошеломлять ее гостья.
– Что ты! – испугалась та. – Чем же я буду всех угощать? У меня в доме ничего нет!
– Ну, насчет еды не волнуйся. Никто не придет с пустыми руками. Вот пример, – она вынула из-под коляски большую миску с салатом.
– Ах ты, умница! – обняла ее Рина. – Остаётся проблема: тут не совсем удобно.
– Не то слово! – лукаво вставила подруга. – Сплошные матрасы и одеяла на стенах! Ты что, спишь вертикально?
Рина смутилась:
– Это от грохота самолетов… – и вдруг сказала задумчиво. – Идея! Что, если мы устроимся в сквере? Пойдем, покажу!
Они вышли через заднюю дверь, и с другой стороны был зеленый садик, окружавший старый платан.
– Зе! –