Даниэль. Адонирам Абутбуль
говорит специалист, хотя я еще не доел стейк и не добрался еще до «Конца пути», а десерт еще даже не готов.
Я возвращаюсь в реальность, встаю, еще более голодный, подключенный к аппаратам бесчисленными проводами. Бросив взгляд в зеркало, я понимаю, что похож на марионетку, созданную безумным профессором.
Данные собираются в состоянии глубокого сна.
Я привык засыпать один на широкой двуспальной кровати с ортопедическим матрасом и мягкими подушками после часа ночи. Я люблю широко распластаться. Я долго кручусь, пока не найду идеальную позу, и только тогда засыпаю.
А здесь, в лаборатории, хотят, чтобы я заснул в 11 вечера на узеньком матрасе, жестком, как доска; на твердых, как камень, подушках; с сотней проводов, тянущихся к датчикам, подключенным к тяжелой видеокамере.
К тому же на пустой желудок, когда лежишь как мумия и боишься шевельнутся, потому что можешь нечаянно задеть какой-нибудь провод, и тогда придется возвращаться на казнь еще раз и опять грезить об антрекоте.
Выходя из комнаты, специалист по сну наказал мне спать, и с доброй улыбкой пожелав «волшебных снов», выключил свет.
И вот я лежу, закрыв глаза, и пытаюсь заснуть. Не шевелюсь, дышу с опаской, чтобы не дай Бог, не выдернуть какой-нибудь провод, ничем не зашуршать, и Боже упаси, не помешать сладкому сну датчиков. Пытаюсь заснуть, и не могу. Считаю овец, коз, коров, кур, гусей, уток и лошадей, пока не закончатся все животные на ферме дяди Моше и пока в детских садах не зазвучит: «У дяди Моше была ферма. Иа-Иа-О. Здесь му-му, там му-му, и весь день му-му, му-му». У дяди Адонирама Моше тоже была ферма, и на ней не осталось никого.
Пока я ищу, кого бы еще посчитать на ферме, мочевой пузырь начинает давить, зудеть и мешать. Не имея возможности сходить в туалет и пытаясь зажаться, чтобы не пукнуть, я все-таки не выдерживаю и делаю это. Мощно и громогласно. Даже датчики задрожали.
Я так и не уснул до утра, и сомнологу оставалось только установить мощность моего выстрела по шкале Рихтера. Лежа в лаборатории и периодически попукивая, я вспомнил брата Гади, бывшего офицера в подразделении по борьбе с террором. К нему так и липнут истории про дерьмо. И есть у него давняя традиция – каждый раз, как он гостит у брата или друга, едва успев поздороваться с гостями, он мчится к унитазу – поприветствовать его, как старого друга, обняться и расслабиться. И только потом выходит, спокойный и умиротворенный, здороваться с гостями.
Однажды к нам зашел сосед Шломо, друг нашей семьи. Он обожал карате и кунг-фу, восхищался Брюсом Ли, Денисом Ганновером (израильский борец), но особенно преклонялся перед японским борцом Масутацу Оямой, чемпионом мира по карате. Ояма имел красный пояс и месил каждого, кто осмеливался выйти против него. Пока не осталось никого, кто мог ему противостоять. И за неимением выбора он стал бороться с огромными быками. Но и у быков не было шансов против него.
В тот день, как обычно, Шломо пришел с книгой о Масутацу, которую повсюду таскал с собой. Он показал нам фотографии, где Ояма борется с огромным быком и убивает, отправив