21/1. Степанида Аникина
по-нашему восьмушка, то есть восьмая часть от килограмма, что составляет сто двадцать пять грамм. В СССР чай был в квадратных пачках. Маленькие, «осьмушки», были бумажные, а большие уже из тонкого белого картона со слоном на этикетке. Ещё положила её любимые конфетки «Дунькина радость», это подушечки, печенье к чаю, яблоки помыла. Мы не знали, чего разрешит врач, поэтому всё, что бабушка любила, я и собрала. А вдруг вечером разрешат уже к бабушке.
Мне надо было сегодня от работы идти в какую-то контору к девяти часам, чтобы там выписали пропуск на завод. Там была такая очередь, что получили мы их только к обеду. Потом повели нас в заводскую столовку, чтобы выдать талоны на питание. Потом в душевые, чтобы выдать ключи от шкафчиков для переодевания. Потом два часа инструктаж по технике безопасности, и рабочий день на сегодня, как сказала Светкина мама, закончился. Времени было часов около двух. В больницу пускают после 4-х. «Ещё времени вагон, поеду домой, а потом лучше с бабушкой подольше посижу. Возьму ей передачу, и мы снова будем с ней о чём-нибудь разговаривать, вспоминая, как мы жили с ней в Матурино», – размышляла я. Эти мысли придали мне сил и бодрости, и я без лифта взлетела на седьмой этаж.
Захожу домой и не узнаю квартиру. Как-то темно и голоса какие-то в большой комнате, хотя мама должна быть на работе. Первая мысль была – воры. Прислушалась ещё… Так это мамин голос и ещё какого-то дядьки, такого знакомого… Ну, думаю, не воры и хорошо. И ставлю пакет на столик в прихожей, а над ним у нас зеркало висело. И, естественно, по привычке смотрюсь в него, ожидая увидеть своё отражение. А там нет моего отражения… простынь висит белая. У меня мысль сразу: Мама задумала потолки побелить, пока бабушка в больнице. Она так завешивала стёкла в дверях, когда клеила обои, но только газетами. «Ну, наверно, кончились…» – подумала я и разуваюсь… И вдруг так тихо, почти на цыпочках мама выходит из большой комнаты. Наша с бабушкой комната закрыта, значит, бабушку отпустили из больницы и она спит, раз мама на цыпочках идёт, чтобы бабушку не разбудить. Вот, думаю, хорошо, что сразу не поехала к ней больницу, а то бы только время на поездку потеряла, а бабушка уже дома.
Я даже не обратила внимания сразу, что мама вся в чёрной одежде. А сзади мамы шёл мой любимый дядя Гена, к которому мы с бабушкой ездили в Пикалёво. И я так ему ещё в шутку говорю: «Приехали помогать ремонт делать?». И шасть мимо них в нашу с бабушкой комнату. Но бабушки там не было. Я на кухню. Значит, ей лучше, и она там ждёт меня с работы, чтобы чай пить. Но и там её не было. Мама поймала меня снова около зеркала. Я ей говорю: «Тебе это блузка не идёт, какая-то ты в ней мрачная». И лезу с дядей Геной обниматься. И чувствую, чего-то не то. Они молчат, а дядя Гена не так меня обнял, как всегда, и без улыбки на лице. И как-то холодно сделалось у нас в квартире… Хотя была середина августа. Я снова пробираюсь через них, уже в большую комнату. Значит, бабушка там с ними за столом сидит. Мама всегда большой стол накрывала, когда дядя Гена приезжал. И мама, распознав мои метания по квартире, говорит