Дежурный по ночи. Борис Михин
вспомнить вдруг октябрь за краски и…
и по ассоциации – за яркость.
Нам всем присуще постоянно якать,
но не когда забылись от тоски.
Так казалось
Обожаю мир любить ликующе,
наблюдая в каждом из явлений:
– древнее,
– себя
– и будущее.
Чувство тонкое – благоговение.
Нереальность – лучшее в реальности,
как Добро на площади вокзала.
В сумерках ли, в пасторальности ли,
но ничтожно мал я.
Так казалось.
Вместо оглавления
Глава 1 Человек пути
Близнецы
Под суровый запил
мегажёсткого фуза
всё, что выдалось грустным,
я бы водкой запил,
только редко когда
череда обстоятельств
к нам бывает лояльной.
Не вступая в контакт
с очевидностью, газ
сам стремится – до пола.
Джип аккордами полон,
фуз – педаль.
И нога
самостийно, аж жуть,
ей играет.
Проспектом
мчится некто, а в некто
я, пожалуй, гожусь.
Города – алтари.
Жертву уничтожали
Роком или кинжалом.
Скорость, как Альтаир:
не достигнуть предел.
Отчего же у грусти
достижим он?
Допустим,
«Кто-то-там» порадел?
Фонарей серебро
развивает идею,
что везде и нигде я,
хватит множить добро.
Не достичь всё равно
идеала.
Оккама
сократил путь от кармы
до еды для ворон.
И бездумно гоню,
сокращая бездумно
путь до «…gloria mundi».
Чересчур много Ню
для души – у других
вызывает насмешку.
Закрываюсь поспешно,
будто крест на груди.
«Рок» и «рок» – близнецы.
И я верую в это,
как огонь верит ветру,
как кинжалу – рубцы.
Глава 2 Истории подсмотренные однажды
Манна
На Обводном у полыньи
собрались на зимовку утки
и я в осенней тонкой куртке.
Кормлю, зимую сам.
Ленив.
А небо давит Рождеством,
до неприличия не личным.
Тут по соседству бабка блинчик
пыталась всунуть мне.
Черство,
однако, тесто, как душа
моя, остывшая под ветром
неверия.
Хлеб – уткам, двери,
наверно, – мне.
Бог, руку дашь?
Внизу толпа голодных ртов…
и крошится, как время, мякиш,
но если сразу булку шмякнуть —
утонет.
Я в стране крестов
похож на рот.
Народ
вокруг
просительно вверх тянет клювы,
соседа же смиренно клюнут
за крошку.
«Братья по перу»
раскрякались…