Пейзажи этого края. Том 1. Мэн Ван
жибао» и «Или жибао»; чтобы выписать газеты, нужно заплатить деньги, а сейчас почти во всех производственных бригадах трудно с наличными. В этом месте он перешел на тему недавнего совещания, которое проводил банк, по вопросу выдачи сельхозкредитов в этом году и ситуации с возвратом кредитов за прошлый год. Что же касается не вышедших на работы без уважительной причины членов коммуны, то им надо вынести предупреждение, а если повторно не выйдут – лишить пайка! Ну, конечно, это так, на словах…
Ильхам слушал речь Кутлукжана, но не переставал думать о своих «почему» – и чем больше думал, тем запутанней все получалось – до того, что он, никогда не куривший, вынул из пальцев Дауда его наполовину выкуренную самокрутку и сам пару раз затянулся. Постепенно до него стало доходить, что у всех этих многочисленных «почему» есть общий центр, перекресток, куда все они сходятся. Большинство вопросов связаны с одним человеком – как раз сейчас уверенно и спокойно говорившим перед собранием. С действующим секретарем ячейки большой бригады Кутлукжаном.
…Дело это прошлое и давнее. Тогда еще жива была мать Ильхама. В год, когда Ильхаму было шесть лет, на праздник жертвоприношения Курбан-байрам, в такой важный день, мама торжественно надела ему на голову праздничную шапочку, вышитую своими руками за много ночей и вечеров мелким красивым цветным узором. В новой шапочке и в старой рубахе из грубого полотна, волоча по земле твердые как железо и холодные калоши из невыделанной кожи, он вышел на улицу и пошел в начало села. Кто-то из детей играл вареными яйцами: стукались – чье разобьется, тот и проиграл – но у него не было вареного яйца; кто-то, привязав коньки прямо поверх обуви, катался по замерзшей дороге – но у него не было коньков. Вышитая новая шапочка – вот его единственный подарок и радость в праздник. Без интереса он тащился дальше, поглядывая по сторонам, и тут увидел толпу ребятишек, сгрудившихся около старого тутового дерева. Любопытство погнало его туда. Оказывается, это соседский парень лет восемнадцати-девятнадцати, Кутлукжан, продавал конфеты. Он делал их сам из солодовой патоки, бараньего жира и муки; долго варил смесь на медленном огне, тщательно перемешивал, а Ильхама заставлял помогать – носить хворост. Потом получившуюся массу он поделил на аккуратные квадратики, которые теперь лежали на тряпке, расстеленной на земле под деревом. Шапочка на Кутлукжане была набекрень, на плечах – старый, слишком большой пиджак, на шее – замасленный галстук; шею Кутлукжан вытягивал, озирался по сторонам и зазывал покупателей. Аккуратненькие ряды самодельных конфет блестели на солнце как драгоценности. Ильхам потрогал свою одежду – карманов на ней не было; не было и кошелька на поясе – ни гроша у него не было за душой. Он попятился, чтобы уйти от этого места, где ему оставалось только слюни пускать. Вдруг что-то обожгло шею – это байский сынок, развлекаясь, бросил ему за воротник горящий окурок. Ильхам инстинктивно дернулся вперед – и наступил ногой