Когда гаснут фонари. Дарья Зэта
что в итоге я соглашусь.
Развернувшись на сто восемьдесят, я скрестила руки на груди и постаралась принять самый грозный вид, на который была способна.
– Я числюсь в списках курьеров, а не правых конечностей по очень конкретным причинам. Поэтому катись к чёрту, и чтобы глазки мои твоих больше не видели.
Бесполезно. Ухмылка даже не собиралась исчезать с его лица, а самодовольство только выросло в габаритах. Но я просто вернулась к кофемашине, дабы поставить очень жирную точку в конце моего предложения.
– Нехорошо отказывать Марку Сталински, – тихо, но нарочито чётко проговорил он.
Сердце тут же ушло в пятки, а последние капли моей храбрости испарились.
Марк Сталински, известный так же под прозвищем Синистер, которое ему привило общество, являлся самым крупным и опасным мафиози Канады. Только от его имени дрожал каждый поголовно, а кому доводилось увидеть, редко возвращался целым и невредимым и всегда без единого гроша в кармане. Его боялись все, даже полиция, но был он для всех недосягаемой и неосязаемой легендой.
– Ну-ка повтори, – я обернулась, опираясь обеими руками о барную стойку, сокращая расстояние между нами. Я должна была понять, врёт он или нет. Я должна была смотреть ему в глаза, когда он повторит это.
– Я сказал: нехорошо отказывать Марку Сталински, – ни капли сомнений. Не было даже тени лжи. Я попала, – всем известно, чем это кончается.
Перед глазами вдруг возникла чёрная дыра. Дуло изысканного кольта, плода тончайшей великолепной работы истории его самого первого владельца, смотрел прямо мне в глаза и намекал, что теперь я точно попала.
– Быть того не может, – уже пролепетала я, сглатывая и делая шаг назад.
– Извини, подтвердить ничем не могу, придётся поверить мне на слово, паспорт я с собой не ношу, – он даже не встал со стула, просто спокойно наблюдал за тем, как я с ужасом осознавала, что капкан с ноги я снять не смогу.
– Бред. Этим именем назваться может любой, лишь бы страху нагнать, – эта сцена действительно больше смахивала на бред или просто страшный сон, но ещё большим бредом были мои только что произнесённые слова.
– Назваться может и любой… вот только посмеет ли, – из его голоса тут же пропали нотки издевательски-ироничной, самодовольной вежливости и сменились холодным, как дно океана, тоном, – хотя, смотря на твоё лицо, можно сделать вывод, что такой ход вполне себе может сработать, – вытащив из кожаной папки стопку бумаг, он положил её на стойку, рядом примостив шариковую ручку, – давай, не будем усложнять жизнь ни мне, ни тебе.
Свой план я менять не собиралась. На его предложение я бы не согласилась даже под неистовыми пытками. На то было множество причин. От личности, стоящей передо мной, до моей ненависти к собственной работе. Я ненавидела то, чем занималась, с самого начала, ненавидела людей, с которыми мне приходилось иметь дело. Кучка чёрствых, мерзких, хладнокровных тварей, которых