Когда гаснут фонари. Дарья Зэта
удалось разглядеть каждую деталь этого маленького смертоносного куска свинца, что остановился возле моей щеки. По ней медленно, но стремительно побежала вниз тёплая капля рубиновой крови, а пуля вонзилась в стену позади меня, оставив после себя неплохую такую дыру. Выстрелил. И метил в голову. Но я была нужна ему живой.
Я моментально потеряла способность двигаться, в то время как мои внутренности начали неистово танцевать канкан. Сердце решило внезапно переехать в квартирку по соседству с мозгом и билось оно так сильно, что на секунду мне показалось, будто бы оно сейчас взорвётся.
– Папочка бы не одобрил такие игрушки. Он ведь не для этого выращивал свою фрезию в окружении тепличной любви и заботы, – эта ухмылка. Она невероятно выводила из себя, но ещё больше меня вывела из себя тема, что он затронул. Никто не смел говорить о моём отце, кроме меня и мамы.
Шок от выстрела не собирался уходить, но на сцену ворвалась ярость, и спектакль моих эмоций начал набирать обороты, которые даже для меня, режиссёра сия действа, были в новинку.
– Не смей говорить о нём, ты ничего о нём не знаешь! – я перешла на почти истеричный крик, на глаза навернулись слёзы и тут же стремительным ручьём потекли по моим щекам вперемешку с кровью. Не думала, что тема отца до сих пор оставалась для меня настолько больной. Руки тряслись, вместе с ними трясся и пистолет. Мне было страшно, больно и злобно, и смесь этих эмоций забрала у меня последние намёки на рассудок и рациональное мышление.
– Да неужели?
И тут я поняла. Поняла, почему именно он вовлёк сюда моего отца, почему был так уверен в своём изначальном успехе. Его план Б действительно был хорош. Он мог знать папу только при одних обстоятельствах – в тот день, угрожая, на его голову наставил пушку именно он. Именно Марк забрал у него всё, как он делал с каждым, кто встречался ему на пути. Осознание того, кто на самом деле стоял передо мной, буквально сбило меня с ног. Теперь тряслось всё тело. Пистолет выпал у меня из рук, которые прижались ко рту, дабы не дать крику боли, ненависти и отказа принимать факты вылететь наружу. Попятившись назад, я ударилась спиной о всё ту же злосчастную кофемашину, но боли почти не почувствовала, ибо боль внутри была намного сильнее. Настолько сильнее, что мне стало трудно дышать. Я изо всех сил пыталась прийти в себя, заставить себя собраться и просто сделать глубокий вдох, но ненависть застлала мне глаза.
– Нет… Не может быть… Ты блефуешь, это всё враньё…
– Увы, – сказал он после короткой паузы.
Спокойствие Сталински убивало меня ещё больше. Убивало, и в тоже время давало мне новые силы, которые подпитывались яростью и полным отчаянием.
– Из-за тебя умер мой отец! Всё покатилось к чёрту именно из-за тебя! И ты смеешь после этого показываться мне на глаза, да ещё и с такими предложениями?! Как тебя, тварь, земля носит?!
В правое ухо маленький красный дьяволёнок нашёптывал мне: «Стреляй, стреляй, стреляй,» – и я не могла