Ханморская Древучесть. Анна Гутиева
будто вместе с ними пело небо, ожила долина и тринькала в унисон каждая травинка.
Я готов шагать за тобой день за днем.
Я твой друг,
Ты мой друг,
Мы втроем.
Остров манит нас в путь.
Мы бежим и поем.
Свет звезды – нам фонарь среди тьмы.
Мы не знаем дорог.
Вслед за Песней идем.
Я твой друг.
Ты мой друг.
Мы втроем.
Бабу похлопывала по стальным перьям Фонлы, глядя, как дождем осыпаются золотистые искры, как несет поток музыки Песню в долину, окутывая город звенящими струями.
И не успела Душаня допеть, как Бабу столкнула ее вниз.
– Что вы делаете? – заорал Силь.
– Выталкиваю птенца из гнезда, голубочек. Пора ей своими крылышками помахать.
– У нее нет крыльев! Сейчас же за ней вниз!
Силь вцепился в Бабу. Троп колотил по Фонле.
– Вы же обещали помочь!
– Я и помогла, чем смогла, – нагло сказала вредная старуха, – теперь весь Мир узнает, что Песня вернулась. Знает Шароград – знает весь Мир. А там уж и про летучий остров заодно спросите, мож, кто видел, куда его ветром сдуло. – Тут Бабу заклянчила жалобным голосом: – Фонла, они в меня вцепились.
Фонла резко накренилась, Бабу ухватилась за перья, а Троп и Силь не успели – и полетели в долину вслед за Душаней.
Глава 7. Шароград
Душаня, раскинув руки, медленно опадала в долину. На нее с мелодичным звоном осыпались золотинки Песни. Бабу что-то наколдовала с ее падением, и оно намного больше напоминало полет. «Хотела летать, вот и летаю: на летучем острове, на пурушатах, на двуглавой птице и даже сама по себе и бесконечно пою, – думала древока. – Ива, познавшая оммм-ном-ном, умеет исполнять желания, – и добавила хмуро, – ю-ху-у».
Долина добродушно распахнулась навстречу причесанными полями, ровными рядами овощей и колосьев. В центре возвышался над всем Шароград – город-куст. От земли во все стороны ветвились белые улицы, на которых синими гроздьями колыхались дома, составленные из нагромождения шаров больших и малых. И посредине всего этого спелого великолепия к небу одиноко тянулась ниточка синих шаров – то ли башня, то ли развлечение, увенчанное белым куполом.
К Шарограду нехотя вились пыльные дороги, а громада города их проглатывала, будто спагетти на обед, своими разинутыми воротами-арками. Ни одна дорога не избежала этой участи, не извернулась в обход к небольшому лесочку, за которым привольно растеклась Неугомонная6
Душаня наконец упала. Вышло далеко от Шарограда, в душные от жары поля, по-августовски налитые красными, желтыми, оранжевыми, фиолетовыми лопающимися плодами. Белая древока лежала в луже из раздавленных ею красных помпидольчиков и смотрела в небо. Она видела, как далеко в золотистых волнах Песни парила страшная Фонла. Она видела, как трепыхался на ветру огненный вихор падающего йодрика, как рассекал синей
Неугомонная – так называли в Мире самую широкую реку, которая когда-то впадала в море, ныне считающимся Блуждающим морем. Именно туда ушли в изгнание Древосты, и море исчезло из карт Мира.