Трещина в могильной плите. Антон Алексеевич Семин
но вместо этого нас неожиданно собирают из комнат, чтобы отправить нашу «дружную» компанию старых идиотов на концерт. И точно, как я мог забыть вчерашнее объявление сиделки у себя в комнате.
Появляется Женя с тремя другими женщинами. Они везут стариков в инвалидных колясках, уже мало на что способных и едва соображающих. Я иду рядом с Кребинником, который постоянно, как бы случайно, пихается и спотыкается на чистом месте. Это очень надоедает.
Проходим через холл во двор, где уже стоят стулья для стариков, некое подобие сцены, автобус, на котором, видимо, и приехали студентки, и большая шумная толпа людей. Отсюда не могу различить ничего кроме цвета их одежды.
Усаживают в три ряда полукругом у сцены. Я снова оказываюсь с Кребинником, так и не проронившим ни слова за все это время. Небо пасмурное и солнца нигде не видно, только тучи медленно тащатся. Слабый ветер колышет седые волосенки всех собравшихся. Забавляюсь, и никто не понимает, над чем. Вскоре зрители затихают, когда на сцене появляется грандиозная блондинка, высокая, с чуть заостренным носом и красивыми ясными глазами. Старики довольно улыбаются, многочисленные старухи – завидуют и злятся, негромко переговариваясь и ища недостатки внешности у девушки на сцене. Она не подозревает о такой поганой реакции у большей части зала, поэтому одаряет публику голливудской улыбкой, обнажая идеально ровные зубы.
Ее речь никого не трогает. Мало кто вообще понимает, что она пыталась донести своими словами. Все же заканчивает она под громкие аплодисменты, которые заглушают ее последние слова. Я оборачиваюсь на Кребинника. Такое ощущение, что его вообще мало волнует происходящее. Он уже поднимается, предположив, что представление закончено, но я беру его за плечо и усаживаю на мокрый от пота черный пластиковый стул.
– Ну же, друг, это далеко не конец, – шепчу я, – представление только начинается.
Он угрюмо смотрит на меня, кивает. Снова ничего не говорит и демонстративно отворачивается.
Следующий час жалею, что оказался прав. Если начало было еще довольно сносным, то, когда студентки исполняли песню полувековой давности, мне стало нехорошо. «Психо». Американский кантри-стандарт. Наш дом спонсируют добровольцы из Америки, а потому основной контингент здесь так или иначе связан с западом. Многие работали в Америке, как я, например. Потому и тематика соответствующая.
Песня, с которой связаны лучшие воспоминания Эдварда.
История эта поистине ужасна, но я поступлю плохо, если о ней никто не узнает. Начну с того, что Эд позвонил мне рано с утра, много лет тому назад, теплым летом, в самом начале летних каникул. Я спал в обнимку с подушкой и был очень недоволен, что кто-то мешает моему сну; подняв телефон с тумбочки, я сбросил вызов, даже не посмотрев, кто звонил.
Звонок повторился пятью минутами позже. Я не мог уснуть и сидел в своей кровати, подоткнув под спину подушку, попивая сваренный матерью кофе, когда Эд позвонил снова. На этот раз я ответил. Я выразил крайнее негодование таким положением дел:
–Я