Остров осени. Аркадий Драгомощенко
различие, спрашиваю я себя, глядя на слепки света и тьмы, на тонкие, отливающие глянцем листы. В чем тут дело?
(Сияют и тают птицы в небе, течет вода в каналах, и ни шепота, ни шороха.)
Время, говорю я себе и, оборачиваясь к нему, фотографу, цепко схватившему стакан вина, а мы сидим у теплой стены, повторяю:
– Ну, ответь на милость, скажи мне – сколько еще стремиться Ахиллу за черепахой? Я, признаться, устал от этой погони. Сколько веков!..
Он кивает головой и ласково улыбается вину. В конце улицы чья-то фигурка. В глазах рябит от нее.
Конечно, дело во времени! В нем и ни в чем ином. Солнце юга, – продолжаю, – создает цвет, плоть, объем и цвет, лазурь, тьму отчетливую и первозданную. Но здесь… Текли воды в каналах… Но опять же – знали только, что текут, слышали, а видели воочию, как стоят они, испепеляя ослабевшие за зиму зрачки.
И лица, и дворы, и лица как дворы, и стены, и лестницы, и воды многие, и небеса, и трава – все есть и будет. И есть еще иное, когда слова не нужны…
«Возлюбленные в речах»…
Но мы сидим уже в другом месте, в комнате, где два больших окна гудят от солнца. Парит пыль. Июль, и в руке у него неизменный стакан вина.
– Ты слышал, – спрашиваю, – про Йыцика Мейера?
– Ха! – говорит он. – Конечно, нет. А ты знаешь Сорокина?
– Нет, – отвечаю я. – Но послушай. Говорят, когда Йыцика в детстве повели учиться к рабби, кто-то спросил его на улице: «Я дам тебе талер, только скажи мне, где живет Бог?» Мальчик ответил: «Я дам тебе два, только скажи, где его нет».
– Нормально, – говорит он. – Но вот послушай, какая история случилась…
И опять кажется мне, что не будет конца полдню, теплу, вину и нашей жизни.
И опять неуверенно и тихо, глядя в окно, думая о своей жизни и о жизни многих, таинственным образом связанных с моей, шевелю губами: «И этого мне знать не дано…»
«Тень черепахи»
Беги, возлюбленный мой;
будь подобен серне или молодому
оленю на горах бальзамических!
Давид
Верните чадо мое, верните мне чадо!
Мальчик мой, где твоя кровь?
Водой асфальтической стала она
в черных жилах.
Мой мальчик, где губы твои?
Золотые губы солью покрылись.
Верните мне чадо! Верните чадо мое!
Мальчик мой, ты сделал со всех сторон
меня бедным.
Авессалом
О, сколько света и какая печаль
в чешуе лунной маслин
и во многих желтых камнях,
А за спиной горы Моава…
Давид
Верни мне себя.
Смог ведь уйти – сумей теперь возвратиться!
Облако проплывает.
Я вырублю все деревья. Я выжгу корень корней,
Я вытравлю поросль каждую на этой земле!
Иудея будет чиста – ни тамариск, ни плющ дикий,
ни мак вовеки не бросят тени на этой
земле.
Облако