И зелень августа, и иней декабря…. Всеволод Воробьёв
и в этом признаться.
«Это дело – заключил он – Рыбалка у нас не ахти, а с охотой сам разберёшься. Мне иногда напарник требуется, так что, смотришь, и сживёмся. За дом хоть и дорого требуют, (тут он отпустил в адрес неизвестных мне хозяев истинно русское выражение) но он того стоит». И, не прощаясь, степенно пошёл к своему крыльцу, погладив по дороге вылезшую из будки крупную красивую лайку.
А дальше всё завертелось, как в калейдоскопе: оформление, переезд, с трудом прошедший по узким просёлочным дорогам большой грузовик, в котором перевёз с Севера наши пожитки двоюродный брат жены, водитель-дальнобойщик. Но дом на Белом море я, как чувствовал, не бросил и не продал.
По древнему русскому обычаю нам, новосёлам, помогли «всем миром» вспахать лошадью «поле», посадить картошку, после чего было изрядно выпито и съедено. Сосед, которого, как оказалось, звали Николаем, в этом деле не участвовал, уехав куда-то, чему рады были все остальные. Из этого не трудно было заключить, что большой любви он у соседей не вызывал. Лишь к концу работы робко подошла его жена, то ли стесняясь своего поступка, то ли чего-то боясь, но к ней отнеслись хорошо.
С соседом Николаем у меня поначалу сложились вполне приятельские отношения. По мелочи я помог ему в ремонте ружья, подарил кое-какой слесарный инструмент, поскольку имел его в избытке.
Он отвечал мне на это мелкой помощью в сельском хозяйстве и подсказками по поводу местной рыбалки, но главное – советами, хотя к тому времени, имея давно собранную библиотечку по агрономии, мы с женой знали это дело не хуже исконных сельских жителей. Но он очень любил учить жить и давать советы, видимо, считая, что они нам нужны особенно теперь, в современных и непонятных условиях начала перестройки.
А время действительно было сложное и неспокойное, – в городе по ночам стреляли, а днём кто-то что-то захватывал, и это называлось – приватизацией. В сельской местности разваливались колхозы, и люди не знали, что делать. Однажды утром я пожаловался соседу, что всю ночь лаяли, не давая спать, деревенские собаки. На что он спокойно и с ухмылкой ответил одним словом:
«Воруют…»
Огород для нас не представлял больших сложностей, и с особым усердием я занимался садом, сильно к тому времени запущенным по моему мнению. Сверяясь с описанием и рисунками из книги, прорежал у яблонь кроны, спиливал сухие и неперспективные сучья, чем вызвал бурное негодование соседа. Как я узнал, он в течение нескольких лет безраздельно пользовался этим садом, так как родственникам умерших хозяев было не до него и, кажется, до сих пор, он хотел считать этот сад своим. А тут какой-то городской выскочка режет, пилит… Также обстояло дело и с моей попыткой внести песок в очень глинистую почву моего огорода:
«Ты что, кирпичи собрался делать, – с ухмылкой спросил он меня – Тут навоз валить надо, а не песок!» Но я уже знал, что глина с навозом становится ещё жиже в дождь, и потом коркой засыхает на солнце.
Поначалу его «уроки» и ворчание меня даже забавляли,