Город на крови. Максим Городничев
спозаранку… ну, может быть. А что говорят крестьяне? Осень и зима – идите на… На работу.
– Вставай, лежебока!
Родион тянет себя из постели, не выспался. Смотрит в окно, на улице темно, понурые люди бредут к метро, садятся в заставившие весь двор автомобили. Все спешат на работу, и никто этому утру не рад.
Прямо перед его окном, как бельмо на глазу, торчит, небрежно отодвинув соседние хрущобы, тридцатиэтажный дом: с огороженной от мира территорией, секьюрити и камерами наблюдения. Дом для богатеньких, но сам урод уродом, напоминает живую пирамиду, которая из-за генетической болезни растет не переставая уже несколько веков. Вокруг пирамиды тонкий пояс домов среднего класса, а еще дальше, то есть ближе к Родиону – трущобы Рио-де-Жанейро, только не из фанеры, а из плит каменных, климат все-таки не тропический. Зато концепция выдержана строго: облезлые типовухи, где обретается масса неудачников, занятых на самых престижных, кхм, работах.
И погода всегда жуткая, хмарь лохматая. Родион скосил глаза вниз: тротуар блестит после дождя, газон с жухлой травой сосет влагу за бордюром. Собака в ошейнике отбежала на этот самый газон, присела, выгнув спину, будто в агонии, Родион почувствовал, как бедное существо мучается, тужась, потом исторгает пирамидального жанра скульптурку. И хозяин тоже на газоне топчется, какает пеплом от Мальборо: изо рта пар столбом, а из ноздрей двумя струйками тонкими.
Родион принимает прохладный душ – на ледяной не решается, бреет обнаглевшую щетину, полирует эмаль зубным пастырем, отпускает кариес. Десна еще саднит, но крови нет.
Заваривает Нескафе, поднеся спичку к грязно ухнувшей газом плите, и возвращается в комнату, включает телевизор. ОРТ вещает прогноз погоды. Ведущий бодр и свеж, он активно жестикулирует, объясняя, какой пиздец накроет Москву вместе с осадками. Телевизор демонстрирует улыбающееся лицо, берет крупно улыбку, зыбко выбивающуюся из-под усов, на этом прогноз заканчивается.
Одежда лениво вползает на тело. Белая чуть мятая рубашка – так и не смог сберечь от заломов, черные деловые брюки и лакированные ботинки. Демисезонная куртка «Коламбия», не должно продуть. Зимнюю лень надевать, налегке привычнее.
Мебель источает запах раритетного дерева, сдобренного полиролью и клеем. Родион глубоко вдыхает квартирный пот, выходит, на этаже натыкается на помадное сообщение: «Привет я Рапунцель Класика рубли Анал за валюту!» и номер телефона этой самой Рапунцель. Почему бабка соседская не сотрет рекламу начинающей интердевочки? Ясно же, Родиону стыдно к помаде прикасаться. Как там у Кунина в оригинале: «и снова покатились мои рабочие сутки»? Хоть штабелями эти сутки укладывай – неделю назад намалевано, и не тускнеет, зараза, намекает: тебе, парень, в жизни ничего не светит, позвони и купи любовь. Ее теперь тоже можно.
Лифт кто-то вызвал, Родион дожидается, остервенело тыкая в прожженную зажигалкой кнопку.