Содом и умора. Константин Кропоткин
явился без промедления.
Чашку, которую расколотил Марк, Кирыч получил в незапамятные времена в подарок от матери. Сейчас в такие наливают капуччино, а тогда – лет двадцать назад – из них пили чай. «Страшная, как моя жизнь», – сказал про нее однажды Марк. Выглядела она и впрямь, не особенно привлекательно. Ручка надтреснута, красный петух на боку вылинял до неразборчивого пятна…
Кирыч был о ней другого мнения. За все то время, которое я его знаю, он ни разу не изменил своей привычке – пить по утрам кофе из «маминой чашки». Если однажды ночью наш дом начнут бомбить гомофобы, то первым делом Кирыч кинется спасать ее. Так и выскочит на улицу – голый с чашкой наперевес.
– Ей цена – копейка, – сказал Марк, глядя, как я заметаю на совок останки чашки, – Я другую куплю. Вон, в «Доме» сумасшедшие скидки. Мне Танюшка говорила. Она купила симпатичные полотенчики. Белые в синий горошек. Не помнишь? В них еще Филя пепел стряхивал, а Танюшка ему сказала, что он урод. Я смеялся, потому что сильно пьяный был. Зачем я тогда так нажевался? Говорила мне мамочка: «Маруся, пей только лимонад»…
Марк сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе. На кофе у него время нашлось, а чтобы осколки собрать – ах, нет, я могу костюмчик замарать.
– Белых тапочек там не продают? – спросил я.
– Где? – не понял Марк.
– В доме твоем, где ты чашку Кирычу покупать собрался.
– «Дом» обувью не торгует. Но если тебе чего надо, то можно зайти к Федюне. Он новый магазин открыл с итальянским хламом. Рядом с «Домом». Только белое тебе не пойдет. Ты же всегда в черном ходишь. Девочки засмеют. Черный костюм и белые ботинки. Смешно, ей-богу. Как клоун.
– Во-первых, не ботинки, а тапочки, – сказал я, – Во-вторых, не мне, а тебе. В третьих, этой идиотской чашке, которую ты умудрился раскололотить, сто лет в обед. Она Кирычу от матери досталась. Единственная память о Серафиме Львовне, царство ей небесное… Слушай, купи себе в «Доме» тапочки.
– Я же сказал, «Дом» только предметами для дома торгует: хрусталем, там, фарфором. А за обувью надо к Федюне. Если сильно попросить, то он еще скидку даст. Федичка добрый…
– Дура крашеная! – зашипел я, – В гроб можешь взять все, что хочешь. Хоть хрустальные вазочки.
– Почему же крашеная, это мой натуральный цвет, – выдал Марк дежурную остроту и, поняв, что я не шучу, сделал обиженное лицо.
Боясь не сдержаться и шваркнуть Марка по румяной физиономии, я пошел в душ. Зеркало в ванной отразило неприятного субьекта. Халат засален, волосы дыбом, морда злая и красная – в цвет волосам.
Я включил душ.
– Рыжик, а Рыжик! – сквозь шум воды послышался голос Марка, – Я сегодня вечером поздно буду. Мы с Федюней в солярий пойдем, а потом, наверное, в «Рыбу». Он меня с хорошим человеком обещал познакомить. Сережей зовут. Рыжик, ты меня слышишь?
– Привет Сереже, – сказал я.
Вот опять Марк создал проблему и поспешил удалиться.
У Марка есть уникальный талант вляпываться в неприятные истории всегда и везде: на улице,