Содом и умора. Константин Кропоткин
тут кошка соседская забежала, – начал я беспечным голосом, – Я ей «брысь», а она шмыгнула в кухню. Соседи, наверное, ее плохо кормят. Или бешеная. Хорошо хоть не укусила. Могла ведь.
Кирыч непонимающе уставился на меня. Кажется, я переоценил свои актерские способности. Молоть чепуху в пулеметном ритме по марусиному рецепту, я еще не научился.
– Она заскочила на кухню, а на подоконнике твоя чашка стояла…, – я не знал, куда девать глаза, – В общем, разбилась она, – я сдался, – Не кошка, конечно. Кошки ведь не бьются. Всегда на четыре лапы встают.
Глаза у Кирыча потемнели, из светло-голубых превратившись в темно-синие, почти черные. С резвостью, неожиданной для его комплекции, Кирыч скакнул на кухню.
Пару секунд было тихо.
– Ненавижу! – сипло сказал он.
Хлопнула дверь и опять воцарилась тишина.
***
– Киря, открой! – сказал Марк.
Ответа не последовало.
Кирыч заперся в туалете четыре часа назад и на вопросы не отвечал. Монолог на тему «старым чашкам – собачья смерть, даешь – утилизацию отходов» высосал у меня все силы. Я сидел на табуретке в коридоре и тупо смотрел на закрытую дверь..
Марк поглядел в замочную скважину и, видимо, не обнаружив признаков жизни, опять приставил губы к дырке.
– Открой, я писать хочу!
Пиво, выпитое в «Рыбе», давало о себе знать, а мое предложение использовать для этих нужд раковину на кухне Марк с возмущением отверг, потому что «негигиенично».
– Киря, мы не виноваты. Чашка все равно старая была, – прогудел Марк в скважину, как в трубу.
Дверь неожиданно распахнулась, ударив Марка по лбу так, что он с воем завалился в угол.
– Мне все равно! – зарычал Кирыч, перегородив собой дверной проем – Мне все равно, какая она! Ты не понимаешь, что теперь ничего нет. Мать умерла, сестра отказалась. У меня даже фотографии ее нет…
«Чьей фотографии? Матери? Сестры? Или чашки?» – растерянно подумал я.
– …Кто я теперь?… – орал Кирыч.
– Раньше был дурак с чашкой, а теперь просто дурак, – сказал Марк из своего угла, щупая красное пятно на лбу, которое собиралось стань шишкой.
– …Я человек без прошлого. Нуль. То есть ничего. Я никто и звать меня никак. Мне почти сорок. Я старый никому не нужный педераст. Детей нет и не будет. Для чего я живу? Для кого я живу? Осталось подцепить СПИД и умереть под забором. От меня даже сестра отказалась! – повторил Кирыч.
Раньше я не замечал у Кирыча способности смешивать яичницу и божий дар. Какое отношение имеет злосчастная кружка к его сестрице? И где мое место в его светлом будущем?
– Внимание! – сказал я, вставая, – То, что я с тобой, сиротой, живу вместе, не считается? Я – так себе, декорация? Говорящая мебель?
– Комод с сиреной, – хихикнул Марк и на всякий случай прикрыл голову руками.
– Значит ты у нас от СПИДа намерен окочурится?! А где ты его возьмешь? Не собралась ли сирота