Вчерашние небеса. Игорь Плетинский
Что же сие значит все-таки? Что пробуждает в каменных, казалось бы, сердцах столь неуемную страсть и стремление? Похоть? Продолжение рода? Звериная суть самца, который обязан быть сильнее и злее самки, но в то же время давать ей ласку при ее требованиях, а не только тогда, когда его звериная страсть ударит в голову и прочие части бренного тела? Вот черт! Задача… Мы слушаем уж столь многих, а ни к чему не пришли, все так же темно, как и прежде…
– Я не знаю, что ответить тебе, Ангел Смерти, – задумчиво произнес Гавриил. – Смерть сильнее всего, однако эта страсть, этот грех иногда сильнее и смерти… По крайней мере, это нам пытаются сказать…
– Но не все могут пожертвовать собою во имя подобного, – вновь усмехнулся Азраил, – многие разводят такие цветистые речи, льют столько меду лишь для того, чтобы вонзить меч свой в сладчайшие ножны… И устоять против этого… Ты опять пялишься, словно смертный, на рыжую шлюху! Я понимаю, она – бесподобна, но ведь ты – Архангел! И, кроме того, после неких… событий Он сделал вас всех, ангелов, неспособными!
– А ты сам попробуй, подумай об этом, задумайся о женщинах и прочем хоть на минуту, – мрачно возразил ему Гавриил.
– Я… Я давно мертв… Хотя некоторые из них могут разбудить страсть и в мертвецах…
Тем временем к оживившейся было толпе обратился выступивший вперед высокий мужчина приятной наружности, в изящном камзоле, расшитом канителью, в чулках и башмаках, на пряжках которых красовались жемчужины. Голову мужчины венчал напудренный парик с буклями, умное и несколько ироничное выражение красивого лица говорило о недюжинном интеллекте, а вот глаза, очи самца, сразу выдавали любителя женского пола. Но сейчас мужчина был серьезен и взгляд свой устремил на ангелов.
– Синьоры и синьорины, милостивые государи и государыни, королевские величества и царственные особы! И вы, простолюдины и простолюдинки, такие же, как и ваши цари и царицы, ибо здесь все мы равны перед этими, – галантный кивок в сторону ангелов, – судьями, как и друг перед другом! Я несколько смущен необычным своим положением, ибо впервые за всю жизнь свою бренную, да и первый раз после смерти пытаюсь держать речь перед сиим необычайным обществом! Это честь для меня, однако же и труднейшее испытание толико потому, что хочу сказать я то, что и в самых вольнодумных своих мемуарах не осмеливался, и не по причине какого сверхвольнодумства или развращенности – я этого никогда не стеснялся, ибо кто слушает – да узнает и задумается, а кто уж осмелился сказать – да будет услышан! Sic tranzit gloria mundi, так мудро сказано, так оно и есть. Какою же причиною вызывается безудержная страсть, именуемая по-разному, трактуемая и как род недуга, и как дьявольские козни, и, наоборот, как дар Божий, коего мы, человеки, оказались недостойны? Что делает женщину такою, какова она в неуемной страсти, когда забывает о мире вокруг? Что принуждает сердца мужчин биться с силою, а желание – захлестывать холодные головы, умеющие противостоять сотням и тысячам недругов, как на поле брани,