4етыре. Миров А я
как молитву с мутного стекла Север Иоаннович Крайний. – Не прислоняться, – повторял он, будучи вжатым в недолжную открыться дверь. – Не прислоняться! – вопило всё его нутро, но люди продолжали оставаться глухими к выстраданной просьбе.
Каждая минута разрушенного одиночества для Севера была сопряжена с моральными и физическими страданиями чудовищного размаха. Достаточно одного незнакомого человека в помещении, и страх опутывал лёгкие пауком-секоносцем, который, насмотревшись федерального ТВ, бесповоротно сошёл с ума и принялся, тряся маленьким тельцем на длинных тонких ножках, плести чуждые паутины где ни попадя. От крохотной мыслишки, что рядом находится посторонний, бедняга Крайний натурально задыхался. Каждый вдох точно безнадёжное сражение за кислород. Ледяные мурашки обездвиживают толстым настом, парализуя заодно и разум. Север не переставая потеет, испытывает укачивающие головокружения, немеет языком и подкашивается ногами. Едва вынужденное соседство подходит к концу, молодой человек из последних сил бежит в уединение: по-хорошему, там наличествует мёд и заваренная мята, по-плохому – ещё люди.
– Не прислоняться, – почти плакал Крайний, мучительно фокусируясь на заляпанных буквах.
Ну неужели это так сложно – оставить его в покое? Не трогать, не касаться, не дышать ему в шею и не тыкать в рёбра корешком новой книги. Однако тесные и душные «людишки» как будто не замечали погибающего в их дружелюбном окружении. Они тоже потели, но как-то вызывающе радостно. Они так гоготали, словно смех действительно продлевал им жизнь. Они повисали на поручнях, они растекались по местам для беременных и инвалидов, они были везде, воруя его комфорт, свободу и, самое главное, воздух.
– Не прислоняться, – мотал головой бедный Север в такт перепрыгивающему рельсы вагону.
Ну почему их так много? И почему они так часто? Сейчас же ровно то время, когда трудолюбивые жаворонки уже разлетелись по своим к девяти, а довольные жизнью совы ещё не позавтракали для своих погулять. Север закрыл глаза, уткнулся для надёжности в до безобразия холодные ладони. Сострадания ради оставим молодого человека в покое и окунёмся в события его прошлого. Для чего? Ну может быть, нам станет понятнее, почему этому юноше так плохо среди тех, кому хоть и откровенно жарко, но всё равно довольно хорошо друг с другом.
Это случилось очень давно: когда деревья были большими, эскимо вкусным, а агорафобия1 и социофобия2 именовались дурью.
1. Агорафобия – расстройство психики: боязнь открытого пространства, скопления людей.
2. Социофобия – иррациональный страх перед обществом и общественными действиями.
Однако всё течёт, всё изменяется, толерантность расширяется быстрее, чем НАТО, и неспокойные люди, добавляя себе в эго-копилочку ещё и термин мизантроп1, вполне живут себе наравне с другими. Хотя, знаете, даже не наравне, а чуть повыше и получше, потому что гордыня – это такой вот домкрат для