№3. Алёшка Сергеевич Емельянов
Вас весёлой, негневимой,
свечой от Вас святой горит.
Несложный свет, но дивно-чудный.
Лишь Вы владеете таким!
Поток ловимый, незабудный,
какой бессрочно им любим!
Просвириной Маше
Содружество
Песок, деревья, лужи,
настилом хвоя, зверь
в лесу, посадках дружат,
являя нам пример
принятья кусто-веток,
колючеств, высей, влаг,
лежащей гнили, ветхих
во имя общих благ.
Беспечье, шорох, скрипы
в мелодьи залов, нор,
дополненные хрипом,
обвалом с крон и гор.
Бриз, живность безуздечна,
покой, лесничий-страж -
слиянье в общий, вечный,
один большой пейзаж.
Разлучение
Икон на стенах нет и полках,
ведь ты портретна тут была.
Про то судили кривотолки
соседних пастей, как жила.
(Икон не надо, коль святая
под боком и очаг блюдёт,
чья рядом суть, коса витая
к салютам, трудностям идёт.)
И шума нет, стаканов, воплей
и в панихидстве лестных поз.
Я профиль свой печально-орлий
склонил, роняя капи слёз.
И память-диафильм, фрагменты.
Событье – пища, зуд зверью.
Я возле лика с чёрной лентой
свечою плачущей стою.
Кофейность
Твой утренний кофе прекрасен:
из чистых колодезных вод,
со сладостью жёлтою с пасек.
Вкусён ясено́вский твой мёд,
наверно. Приправленный ромом
(– к пикантности маленький штрих),
украшенный солнцем и словом
напиток, что сблизит двоих.
А город пусть холод гоняет
по всем парикам, меж аллей.
Пусть губы к устам прислоняет
рассветность, кофе́ющий шлейф.
И вкусную крепость приму я,
какую сызволишь налить,
какую на кухне, дымуя,
мечтаю однажды испить…
Просвириной Маше
В поисках лучшей жизни
Сменив меня на корм других,
ругая образ жизни, слова,
мчишь без прощаний в пик пурги,
посъев икру с моих уловов,
к богатым, вдовым, молодым,
в златых и новых опереньях,
оставив грусть, заботы, дым,
в эротно-алчных намереньях.
Ведь даль всегда светлей, милей,
и неизвестьем манит глупых.
Но век под шубой, что белей,
всегда волки, а сзади – трупы.
…И вот, милясь игрой, двошишь,
чуть без приветствий, с битым боком,
так беспардонно ты бежишь
на водопой к моим истокам.
Рисунки
Пустоты