№3. Алёшка Сергеевич Емельянов
мести с сотней правок.
Чердак, где память ждёт.
Запас петард надежды
в шкафу, где моль и лёд.
Словарь купца, невежды.
Тут мал с весельем ларь.
И липкий рельс перила.
И стали слёзы, гарь
для книг моих чернилом.
Закрытый окон гляд,
а пол – настил земельный.
Все балки крыш скрипят,
держа напор посменно.
У стен всех крас мазки.
Цистерны, бак напалма
тут, сталактит тоски.
За что такая карма?
За прежню жизнь в раю,
с пирами, смехом, горном?
Гляди, в сиим краю
в углах любви иконы!
Тут немощь духа, слабь,
но мощь, коль я любимый,
с просветом ночь, не раб,
и ввек непотопимый!
Исторья так томна.
Ваш ум, уверен, всклочен.
Нет, опись не полна,
но экскурс мой окончен!
Скамейка
Деревьев роль проста -
сводить влюблённых в пары,
как шпалы, длинь моста,
кроватье, дом, гитары,
дыханье в каждом дне,
и грев в печном зигзаге.
И пользу дали мне -
признанье на бумаге
для той, кого нашёл,
взойдя по трапу слева,
кто лучшей из дев, жён
была б женой мне, девой.
Но нет… А, может, да?
В процессе ль древьи кланы!?
Крон штили иль ветра
исполнят божьи планы…
Весь мир – любовный фон.
Леса как не при деле,
но дали нам тот трон,
что был решётчат, стелен.
Просвириной Маше
Опустошение
Пламя совсем отгорело,
обнял деревья туман,
море прибойность допело,
титры стемнили экран,
строчка романы закрыла,
стих механизм у часов,
стёрлися гладкости мыла,
вщёлкнут от гостя засов,
платья изъяты из шкафа,
шарфик развязан, в моток,
сказки закончены графы,
хлопнул обложки щиток,
шаг твой остыл до морозов,
грудный замедлился стук,
грусти добавились позы,
и отгвоздился каблук…
Дни циферблатом измерю.
Свет есть в ночи и вражде.
Встретимся, знаю и верю,
в марте, январстве, но где?
Кунецелуй
Платье, замок и сандалии,
двери-заслон, кубы тумб.
Запах малиново-малый
веет с улыбчивых губ.
Арка, ковры, одеянья
вмиг миновались в страстях.
Влага сочит – к излиянью.
Как же уютно в гостях!
Кож сочлененье, молений,
искры