Воин Доброй Удачи. Р. Скотт Бэккер
ему исполнилось двенадцать лет, он сопровождал отца и дядей и обожал каждую минуту этого путешествия, хотя из-за своей юности не мог покинуть охотничий лагерь вместе с двоюродными братьями и сестрами. Ничего он так не любил, как лежать с закрытыми глазами, слушая, как отец говорит о ночном пожаре и делает это, не как король, а как обычный человек, не отличающийся от других.
Во время таких походов Сорвил узнал, что его отец действительно забавный человек… и что он искренне любим своими подданными.
Поэтому он утешался этими воспоминаниями, свернувшись калачиком и согреваясь их теплом. Но всякий раз, когда ему казалось, что они становятся реальностью, какой-то страх вырывался из преисподней, и иллюзии прошлого улетучивались как дым, прежде чем его охватывали дурные предчувствия. Цоронга. Аспект-император. И Мать Рождения – больше всего Мать.
Один вопрос больше, чем любой другой, занимал переполненное пространство его души. Чего? Чего она хочет? Именно она пугала его больше всего, ослабляла его кишечник. Она. Ятвер. Мать Рождения…
Сорвил провел много бессонных часов, просто взвешивая головокружительную тяжесть этого факта в своей душе. Он находил странным, что можно преклонять колени и даже молиться со слезами на глазах, и все же никогда не задумываться об этом, мало что понимая в том, что скрывается за древними именами. Ятвер… Что означал этот священный звук? Жрецы Сотни были мрачными и суровыми, такими же суровыми, как и пророки Бивня, которых они брали в качестве примера. Они размахивали именами своих богов, как суровые отцы – кнутами: повиновение было всем, чего они просили, чего ожидали. Остальное следовало из их трудных речей и писаний. Для Сорвила Ятвер всегда была темной и туманной, чем-то слишком близким к корню вещей, слишком туземным, чтобы не наполнять ощущением опасности, связанной с внезапными ударами ножом и смертельными падениями.
Все дети приходят в храм со страхом, вызванным их малостью, который священники затем обрабатывают и месят, как глину, придавая ему форму странного примирения с ужасом, являющимся религиозной преданностью, чувством любви к чему-то слишком страшному и слишком седому, чтобы принять его. Когда Сорвил думал о мире за пределами того, что могли видеть его глаза, он видел бесчисленные тысячи душ на почти оборванных нитях, которые удерживали их, свисающими над зияющей чернотой вокруг, и тени, движущиеся внизу, – богов, древних и капризных, как рептилии, безразличных, с замыслами настолько старыми и обширными, что они могли быть только безумием в маленьких глазах людей.
И никто не был так стар и безжалостен, как ужасная Мать Рождения.
Вот как ее звали: детский ужас.
Быть зажатым между такими вещами! Ятвер и аспект-император… Боги и демоны. Каким-то образом он оказался втянут в молотильные колеса мира, в перемалывающую его чудовищность – неудивительно, что он так стремился избежать шума Великой Ордалии! И неудивительно, что покачивание Упрямца – пони, на котором он ехал, несло в себе