Не место для поэтов. Егор Канцибовский
к лучшему, найти нужные слова и силы. Из любого тупика имелся потайной выход. Позже он превращается в муляж, фантом, имитацию. В новостные сводки и анекдоты с последней страницы. Ты понимаешь, что загнан, пойман, схвачен. Попался, голубчик! Капкан бесшумно захлопнулся, пока ты спал, и теперь выхода только два: ампутация или смерть. Но когда-то это было не так. Когда-то все было по-другому.
Все восходы и закаты, все смены сезонов были многоцветным калейдоскопическим чудом. Пышные кроны деревьев летом выглядели, как изящные дамские платья, а хлопья снега зимой смотрелись, как рассыпанная сладкая вата. Шорох молодых весенних листьев щекотал барабанные перепонки, а свежий осенний дождь растекался по пересохшим руслам вен. Родная улица полнилась событиями, все двери были открыты, а люди, еще не успевшие слететь с катушек и разорваться залежавшимися боевыми снарядами, приветствовали друг друга с улыбками на светлых лицах. Никто никуда не спешил, потому что и спешить было некуда. Пусть все идет своим чередом – такой вот девиз. Сами слова были приятны на звук, наполнены доверием и соучастием, а голоса нисколько не напоминали лай цепного пса, давящегося пеной.
Ты шел с родителем вниз по улице, и солнце играло бликами арпеджио у твоих ног, а в воздухе стоял запах свежей выпечки из соседней булочной. Долгожданный визит в кинотеатр, чьи двери были обклеены нарисованными от руки афишами фильмов, больше напоминал путешествие в Воображариум, в мир снов и фантазий, где девушка в небесно-голубом костюме любезно отводила тебя в таинственный зал и махала рукой на прощание. В тот момент, когда в одночасье гаснул весь свет и экран вспыхивал, словно тысяча промышленных прожекторов, крошечное детское сердце обещало выскочить из груди на пружине, подобно кукушке из старинных настенных часов. Ты понимал, что сегодня ничего лучше уже не будет. Но это лишь сегодня, ведь у каждого завтра были припасены свои козыри в рукаве.
Первых ребят, с которыми я завел крепкую дружбу, звали Юра и Шура Левины. Юра – старший. Я даже не знаю, какие слова мне подобрать, чтобы описать его по достоинству. Высокий, звонкоголосый, остроумный, рассудительный и в меру авантюрный, обладавший невероятно легкой и уверенной походкой, внушавшей благоговейный трепет. Он являлся нашим д'Артаньяном, которого можно было лицезреть прямо перед собой, до которого можно было дотронуться пальцем, дабы лишний раз убедиться в его настоящности. Даже перхоть и расстройство желудка, казалось, были ему неведомы. Естественно, такому человеку сразу и без каких-либо возражений были отданы все полномочия по проведению общего досуга, и он ни разу не давал повода усомниться в своей компетентности. Места, что Юра ежедневно отыскивал и показывал нам, были неизвестны ни бродячим псам, ни перелетным птицам, ни всевидящему Господу Богу, а воображения, которым он располагал, хватило бы на дюжину Копперфильдов. О том, что такого, как он, безотрадная будничная рутина проглотила,