Напролом. Вера Мир
и вернулась без линз. Глаза у неё были такими синими, что Игорь не мог оторваться. Где-то он уже видел такие глаза. Точно. У кошки на крыше, такой же чёрной, как Алисино пальто. Вот на кого походила девушка. Игорь надеялся, что на крыше он всё-таки удержится. А может, уже упал?
– Ух ты… У тебя что? с собой целый набор цветных линз?
– Это мой родной цвет глаз, – ответила она, улыбаясь.
Ещё он сказал, что долго его починка не продержится, поскольку каблуки надо укреплять, а лучше вообще переделать. Они и не заметили, как перешли на «ты», превратившись в настоящих попутчиков, которым ещё легче стало рассказывать о том, что накипело на душе, и им не терпелось поведать друг другу свои истории.
Алиса начала первой.
В свой восемнадцатый день рождения она случайно узнала, что с сестрой они родные только по отцу. Причём догадалась, подслушав разговор бабушек, которые смотрели фотографии в семейном альбоме. Сопоставив факты, Алиса прямо в лоб спросила маму и папу одновременно, застав обоих врасплох, – они и признались.
Оказалось, что, когда сестре Софье исполнилось шесть лет, её мама, первая жена отца, заболела и скоропостижно скончалась. Через год он женился второй раз на молодой женщине, участковом детском враче. Осиротевшую без матери Софью новая супруга удочерила. Семья переехала из Твери в Санкт-Петербург. Там у них и родилась дочка, которой дали имя Алиса, потому что маму её звали Анисой. Правда о том, что она ей мама родная, а Софье неродная, хранилась под семью замками только для Алисы.
– Аниса – это же восточное имя? – спросил Игорь.
– Татарское. Папа русский, мама татарка. Более того, папа – православный христианин, мама – мусульманка. Сестру ещё в раннем детстве окрестили, а я ни там, ни там. Теперь, после моего стремительного исхода из семейного гнезда… Понимаешь, я тогда настолько была потрясена, что просто ушла из дома. Если честно, кому и в кого теперь верить, не знаю.
– Что, с родителями в контрах, что ли? Не общаешься?
– Ну, вроде того. Когда выяснился их глобальный обман, собрала свои манатки, взяла документы, написала записку, чтобы меня не искали, и ушла. Сначала к подруге, потом вообще уехала в Москву. Мои же все живут в Санкт-Петербурге. Мама и папа пытались меня уговаривать вернуться, – впрочем, я и слышать не желала, к тому же, став совершеннолетней, могла делать что хотела. Учёбу временно оставила, но ненадолго. Сразу устроилась на работу: есть-то надо. Через год перевелась в Москву, потом и работала, и училась, денег у них я категорически не брала.
– Сейчас-то пришла в себя? Общаешься? К ним едешь?
– Именно, общаемся. Поначалу они старались со мной снова сблизиться, найти общий язык, но я – нет. Не могла с ними. Еду к сестре. Её тоже долго не могла простить: она ж знала и молчала. Представляешь? Но когда мужа её посадили, я приехала, вроде и забыли всё. А с родителями так холодок и остался. Не могу принять их вранья тогдашнего. Сейчас только по делу созваниваемся.
– Денег просишь?
– Это нет, вообще не прошу, и никакой помощи от них мне не надо. Ещё чего. Сама справлюсь. Сестра тоже