Советский тыл 1941–1945: повседневная жизнь в годы войны. Коллектив авторов
войны утверждали, что подавляющее большинство работников тыла, откликнувшись на призыв «Все для фронта!», активно и добровольно отдавали ему все свои силы[31]. Однако зачастую западная историография, а подчас и постсоветская подчеркивали, что в годы войны людей принуждали к труду угрозой сурового наказания[32]. В. Черепанов, например, пишет: «Рабочие и колхозники драконовским трудовым законодательством были, как рабы, прикреплены к производству, работая по 12 часов в сутки без выходных дней за скудный паек… у них не было другого выбора»; благодаря этому «Магнитогорск победил Рур»[33]. Другие российские историки, например В. Т. Анисков, пусть и признавая такой трудовой режим суровым, считают все же, что победа была обретена благодаря способности советского государства пробудить боевой дух патриотизма: «Вся страна поднялась на смертельный бой с фашизмом. Не всеобщую растерянность и страх, которые пытались вызвать вероломным нападением захватчики, а великое и нарастающее единение, лютую ненависть к поработителям, готовность биться с врагом до полного его уничтожения встретили фашисты на нашей земле»[34].
Взаимосвязь между государственным принуждением и убеждением была сложной, как показывает В. А. Сомов, исследуя «внеэкономические факторы трудовой мотивации». Принимая жесткие законы о трудовой дисциплине, советская власть, считает он, прекрасно знала, что необходимо активно влиять на сознание населения. И действительно, задолго до немецкого вторжения она подготовила политическое оправдание и законодательное обоснование жертв, которые потребует грядущая война. В 1934 г. Сталин предостерегал: «Дело явным образом идет к новой войне». Но этого обращения к сознанию лишь недавно урбанизированной, а по большей части все еще сельской рабочей силе оказалось недостаточно. Трудовая дисциплина от этого не повысилась. Требовались методы принуждения. Ввиду угрозы войны советское государство задействовало конституционные и «административно-правовые» механизмы, чтобы убедить рабочих в том, что драконовская трудовая дисциплина в интересах не только государства, но и их самих[35].
Новые трудовые законы, как правило, имели преамбулу, сводившую их смысл к необходимости защитить Родину в тяжелую годину. Так государство перекладывало ответственность за это на индивида, зарождая «в сознании трудящегося иллюзию самостоятельного выбора своей судьбы»: подчинись закону и внеси свой вклад в дело победы либо, нарушив его, пострадаешь. Приравнивание трудового дезертирства к дезертирству на фронте, также грозившему военным трибуналом, внушало «ощущение коллективной ответственности за честный труд». Суд общественного мнения, поощряемый государством, не спустил бы нерадивому работнику и тем самым оправдал бы приговор советского суда или военного трибунала. Подобное «апеллирование к сознательности рабочих свидетельствует о характерном сочетании в процессе усиления трудовой мотивации репрессивных и идеологических методов»[36].
См.: Единство фронта и тыла в Великой Отечественной войне (1941–1945): Материалы Всероссийской научно-практической конференции 21–22 апреля 2005 г. / отв. ред. А. А. Чернобаев. M., 2007;
Западная историография акцентирует принуждение советских граждан к труду в годы войны, см.:
Там же. C. 61–62, 64.