Синхронный ирий. Дмитрий Григорьевич Захаров
тела какие-то другие, пластичнее что ли, глаже, мягче, идеальнее. Заниматься сексом перед зеркалом удовольствие какое-то онерическое – будто снимаешь о самом себе эротический фильм, где участвуешь и в качестве режиссёра и актёра и одновременно смотришь этот фильм и в качестве кинозрителя в кинозале и в качестве зрителя-участника внутри экрана. И с Зоей и с Ирэн я часто практиковал подобные штуки. Причем в сумерках – это один фильм, при дневном свете – другой, при свечах – третий, при ночнике – четвёртый, а при голубоватом свете полной луны – пятый и самый интересный. В зеркале как будто узнаёшь себя и не узнаёшь себя – появляется какой-то ирреальный оттенок. Все эти сплетения эротических лиан выглядят ужасно привлекательными, чарующими, энигматичными и что-то в них есть потустороннее, танатологическое, макабрическое – как будто тени по ту сторону зеркала обрели плоть и смотрят на нас как на свои отражения. Плавные абрисы ягодиц, бёдер и груди смешиваются с угловатыми линиями локтей, коленей и подбородков. Движения неспешные, нежные и ласковые перемежаются с грубыми захватами, резкими толчками и экспрессивными изгибами. И во всёувеличивающейся и нарастающей сексуальной облачности начинают сверкать синие и пурпурные молнии. А потом разражается ливень – могучий, потрясающий, водообильный, ликующий.
Я трусь щеками о бёдра Ирэн, а ладони скользят по планетам её ягодиц, как будто две карты – пиковой дамы и червового валета – разорвали и склеили в одну – дама сверху, а валет снизу. Напиток из чаши её лона я пью по капле, не спеша, как будто у меня нет жизни, а целые сверхастральные эоны. Я не хочу выпить её всю, я не заблудившийся в песках Сахары беспечный путешественник, изнывающий от жажды – я сибарит на берегах Ионического моря. Я смакую каждое полумгновение. Я фиксирую каждый глоток, каждое прикосновение кончика моего языка к её клитору и розовым атласным камеям её лона. Я фотографирую глазами каждый его изгиб, извив, излив; каждый волосок промежности, каждую её складочку; я запоминаю каждый её флюид, проникающий в мои ноздри и вкус её божественного нектара впитываю своими дёснами и нёбом, превращая его в ещё один слой своей слизистой оболочки.
С Зоей я ещё надеюсь встретиться, но с Ирэн и надежды нет. Тоже неплохо. Как говорил Генри Миллер, когда теряешь надежду, ощущаешь себя поистине свободным. В этом мире нет свободы, но свобода есть во мне. Когда ты оказываешься ненужным этому миру, когда ты отбрасываешь последнюю надежду, как надоевший, опостылевший балласт, когда ты посылаешь на хер этот мир со всеми его драконовскими институциями, когда тебе не на кого и не на что опереться, когда ты утрачиваешь всякую почву под ногами, тогда ты обретаешь чудовищный заряд энергии, который выталкивает тебя на хрен за пределы не только солнечной системы, но и всей Вселенной. Вот тогда ты понимаешь, что такое свобода, которой никогда не было и не будет в мире.
Ирэн мне всегда говорила: «Либо ты будешь лежать под моей левой грудью, либо ты