Как угодно. Георгий Полоз
загаром
так постепенно
я превращаюсь
в отзвук ботинка
стоптанный детством.
Кодеин
Хрустнула наличка,
Прибавляет газу,
К черту на кулички,
У Христа за пазухой
Скомкана ирония,
Кажется оказией,
Тут одностороннее,
Там однообразие
И не хватит смеха,
Ничего иного,
Просто надо ехать
От себя, родного
Убираться в лоно,
Все равно пока,
То, что крест зеленый
Вместо маяка
Режет постепенно,
Падая ничком,
Широту вселенной
Суженным зрачком.
Подруги
Подруги мои – лакомки,
Ласковые обманщицы,
Луна на глазах заплаканных
В окна мои таращится.
Полеты сложены за спину,
Заложницы крыльев снежных,
И на сердцах затасканных
Блеск ощущений свежих.
Бросаетесь в неизведанное
Не думая да не глядя,
Все вы чему-то преданы,
Все вы немного бляди.
Дерзость слезам подарена,
Дурью мужской изгажена,
Рвется наружу разваренная
Самокопаний каша.
А следом – невыносимая
Тоска в отраженье хмуром —
Кому я нужна, красивая?
Зачем я такая дура?
«Заспанные трамваи…»
Заспанные трамваи
пугают голубей,
слиплись в ком соития
рассветные глазки
около шести
вышел нелепый,
смешной, больной,
кровоточащий молчанием,
выпил свою суть,
разжевал сознание.
В сложенных крыльях
ростки падения
ибо еще ниже —
до корневищ,
до унижения,
а иначе как?
Стоит, пошатывается
существо на ножках,
вспенились игриво
дрожжи мыслей.
Ничего нет,
только тени,
тайны босяцкие,
монетки разменные,
лучи-волосинки
на черепе солнца.
И тому рад,
хвала Всевышнему!
запевайте гимны
заморыши-дурачки,
он светит вам
сквозь сутулость свою,
сквозь усталость и призрачность.
Свежо.
И величав вид
ослепшего пройдохи
до коликов в животе,
но все слезки зачем-то,
тянет выблевать
мертвечину родненькую,
здесь, на остановке,
во имя прохожего
или нелепого,
смешного, больного,
тянет и тянет.
А давай ка вместе, любимейший!
крохотный мой сучок,
в рот пальчики —
зазывать спазмы,
сожрем друг друга,
слижем с асфальта
тело Христово,
утолим жажду
бензиновой